Трещина в могильной плите
Шрифт:
– Сколько планируете пребывать в стране и где вы собираетесь остановиться?
Я красочно начал расписывать, мол, буду здесь и буду там. Поеду сюда, объеду кругом, окажусь в соседнем городе. По ходу я постоянно путался сам и забывал названия.
Офицер изогнул бровь. По моему телу пробежал холодок.
– Вы, как я понимаю, планируете совершить путешествие вместе с друзьями? Кем они вам приходятся? – такой вопрос меня немного взволновал. Я был готов к любому повороту событий, и поэтому продолжил в спокойном тоне:
– Мы все выпускники.
– Хорошо. Кто является спонсором вашей поездки?
– Мой
– Есть ли у вас какие-то родственники…
– Нет.
Он, конечно, имел ввиду родственников в США, но я таким грустным тоном произнес «нет», словно являлся круглым сиротой.
– Хорошо. Михаил, вы владеете английским языком?
– Разумеется. Я знаю русский, английский. А еще я изучал немецкий.
Не знаю, зачем я это добавил. Вряд ли это имело какое-то отношение к хвастовству, скорее, дабы избежать вопросов об иммиграции. Я опять начал волноваться и с удивлением заметил, что кончики моих пальцев подрагивают. Я сцепил руки в замок, чтобы унять дрожь. Волнение начало переходить в страх – медленно, но верно. Так всегда бывает: стоит тебе чуть-чуть где-то оплошать, и на тебя накатывает паника, пересилить которую практически невозможно.
– Что ж, – подвел итог офицер, улыбаясь. – Наше собеседование подошло к концу, Михаил. Было приятно пообщаться. Ваш паспорт я заберу, а получите вы его чуть позже.
– До свидания, Артур, – ответил я и вздохнул с облегчением. Руки все еще дрожали, но комка в горле уже не было. Это радовало.
– До свидания. Удачного путешествия.
Стараясь внешне не выдавать своего радостного возбуждения, я ответил благодарностью и медленно направился к выходу, корча серьезное лицо. Если паспорт не вернули – значит, все получилось. По крайней мере, так сказал отец. Я даже и не подозревал, что собеседование окажется таким простым. До этого момента оно казалось мне самой сложной частью всей подготовки к путешествию, а оказалось самым приятным. При выходе меня встретили товарищи. Они нервно переглядывались, сидя в удобных сиденьях ровным рядком, и я им лишь кивнул, вместо каких-то ободряющих слов. Обычно в таких ситуациях я выдаю что-то бредовое, так что – лучше промолчать.
Я с самого начала был уверен в своей победе, и тем не менее, до встречи с офицером эта победа была какой-то сомнительной. Мне очень хотелось, чтобы кого-то из моих друзей все-таки выперли: это было бы очень забавно. Теперь предстояло только дождаться своих друзей. Хотелось унести ноги как можно скорее.
Мы решили встретиться организованно в какой-то смутной рыгаловке, в углах которой старики добивали себя алкоголем – самым дешевым, стоит сказать.
Спустя пятнадцать минут я уже сидел внутри, ожидая кого-нибудь из друзей; мне было интересно до дрожи в руках, какие вопросы задали им, и я ерзаю так, словно заработал геморрой, пока находился внутри.
Они появились вместе. Уселись напротив меня, улыбались. У обоих документы приняли. Это, конечно, только начало, но уже кое-что значит. Они могут спокойно вздохнуть: мы сможем отправиться все вместе. Я, честно сказать, на это не очень надеялся.
Мне приносят уже третью чашку кофе,
Кроме, разве что, погоды.
Мы уезжаем получасом позже. Я моментально отключаюсь под стук капель по стеклу, на заднем сиденье такси.
***
Просыпаюсь. Койка вся мокрая, и пот неприятно холодит спину. Спать совсем не хочется. Убеждаю себя встать, но мышцы не слушаются, и я только ворочаю головой. Все тело, если повезет, начнет работать минут через десять, и занять себя откровенно не чем.
Пока делать нечего, вспоминаю друзей. Готов отдать руку на отсечение – пару дней назад я не вспомнил бы даже их имен, не то чтобы внешность и мелкие подробности. Сейчас же все неизгладимо изменилось. Мне кажется, будто я начинаю молодеть, и то, что происходит сейчас – всего лишь начало. Это сильно контрастирует с моим возрастом и возможностями; в самом деле, на что я способен?
Я могу только думать и бесцельно шляться из угла в угол. Поднимаю непослушную руку и осматриваю ладонь с тыльной стороны. Вся в пигментных пятнах, почти безволосая. Синие, слабо видимые полосы вен тянуться от запястий до локтей. Только сейчас понимаю, что включился полностью. Даже начинаю ощущать запахи – те, что не слышал ранее. Такое со мной редко бывает. Улучшение состояния, само собой, продлится недолго. Скоро это призрачное улучшение снова пойдет на спад. Вытяну ли я на этот раз? Даже думать не хочется. Лишь бы все вспомнить.
Приподнимаюсь на локтях и щурюсь, чтобы разглядеть циферблат старинных часов. Стрелки показывают половину седьмого, и я с восхищением моргаю. Давненько я не просыпался так рано!
Достаю свою книгу-блокнот. В голове крутится сотня мыслей, которые следует записать, чтобы не забыть завтра. Так бывает, когда не напрягаешь свой мозг много лет подряд. Внутри головы что скрипит и двигается, как в ржавом механизме. Так, конечно, лучше, чем вообще без скрипа.
Сосредотачиваюсь на дешевой шариковой ручке с выгравированным названием «Нико», которая торчит в моей правой руке. Решаюсь написать то, что придет в голову первым. Пару минут записываю какие-то отрывочные эпизоды, но ничего не получается. Перечитываю бред, написанный моим корявым почерком, ухудшающимся с каждым годом все сильнее. Только расстраиваюсь, и довожу себя до того, что вырываю страничку из блокнота, разрываю на шестнадцать почти идентичных по размеру кусков и выбрасываю. До чего же безвыходное у меня положение! Закрываю глаза и старательно пытаюсь уснуть. Знаю заранее, что из этого ничего не выйдет.
«Нико».
Вроде бы так звали одного придурка, с которым я по молодости таскался.
Нет, нет. Его не звали Нико. Его звали Николай, выходит. А мы вечно звали его Коликом. Было смешно – всегда.
Вряд ли это имеет какое-то отношение к ручке, но я цепляюсь за воспоминание, как утопающий за соломинку.
Каким он был, Колик? При мысли о нем сразу вспоминаю его немытые патлы. Не знаю, раздражало ли это меня, или нет, но запомнилось ярко. Такие, знаете, забавные волосенки.