Трещина во времени
Шрифт:
– Мне нечего добавить.
Мэг не спускала с человека взгляда, на нее накатывала новая волна страха. Так и есть: его глаза ярко светились красноватым светом. Над его головой тоже разливалось сияние, и оно имело такой же кровавый оттенок, как блеск его глаз, и при этом медленно, ритмично пульсировало.
Чарльз Уоллес крепко-накрепко зажмурился.
– Закройте глаза! – крикнул он Мэг и Кельвину. – Не смотрите на него! Не смотрите на свет! Вас гипнотизируют!
– А ты очень умный мальчик, не так ли? Конечно, самый простой путь – использовать зрение, –
– Только попробуй – и получишь от меня пинка! – воскликнул Чарльз Уоллес. Впервые в жизни Мэг услышала, чтобы ее брат грозил кому-то физической расправой.
– Ну конечно, ты запросто вышвырнешь меня вон, верно, малыш? – само предположение о такой возможности было смешным и нелепым, однако дети увидели, как четверо охранников, до этого державшихся в тени, немедленно выдвинулось ближе к ним.
– Полно, милые крошки, – голос продолжал убаюкивать, – я даже представить не могу, что мне придется прибегнуть к физической силе, но вам несомненно пойдет на пользу, если вы заранее поймете, к чему приводит сопротивление. Видите ли, вам очень скоро станет ясно, что и спорить со мной не о чем. У вас не просто не останется повода сопротивляться, вы вообще не захотите ни о чем спорить! Потому что глупо спорить с очевидным и пытаться противиться помощи того, чье сокровенное желание – спасти вас от любых тревог и неприятностей! И не только вас, но и всех остальных жизнелюбивых и деятельных граждан, населяющих эту планету! Ибо я со всей решимостью и присущей мне силой готов взять на себя всю тяжесть душевной боли, ответственности и необходимости принимать решения.
– Большое вам спасибо, но мы как-нибудь сами примем решения за себя, – ответил Чарльз Уоллес.
– А как же иначе? Но наши решения будут общими – ваши и мои. Неужели вам все еще невдомек, насколько проще и легче станет их принимать? Давайте посмотрим. Возьмем хотя бы таблицу умножения.
– Нет, – воспротивился Чарльз Уоллес.
– Одиножды один равно один. Одиножды два равно двум. Одиножды три равно трем.
– У нашей Мэри был баран! – выкрикнул Чарльз Уоллес. – Собаки он верней!
– Одиножды четыре равно четырем. Одиножды пять равно пяти. Одиножды шесть равно шести.
– В грозу, и в бурю, и в туман баран бредет за ней!
– Одиножды семь равно семи. Одиножды восемь равно восьми. Одиножды девять равно девяти.
– Любит наш Питер тыкву поесть, а еще у Питера женушка есть…
– Одиножды десять равно десяти. Одиножды одиннадцать равно одиннадцати. Одиножды двенадцать равно двенадцати.
Мэг почувствовала, как последовательность чисел затуманивает ее мысли. Они как будто стягивали цепью отупевший мозг.
– Дважды один равно двум. Дважды два равно четырем. Дважды три равно шести.
Голос Кельвина сорвался на отчаянный крик:
– «Восемь десятков и семь лет назад наши отцы образовали на этом континенте новую нацию, зачатую в свободе и верящую в то, что все люди рождены равными!»
– Дважды четыре равно восьми. Дважды пять равно десяти. Дважды шесть равно двенадцати.
– Папа! – завизжала Мэг. – Папа!!! – этот наполовину бессознательный вопль вырвал ее разум из пелены гипноза.
И тут же
– Превосходно! Чудесно! Вы расцветили свои первичные тесты самыми неожиданными оттенками!
– А вы что же, решили, что мы, как и все прочие, поддадимся на ваши шутки? – сердито спросил Чарльз Уоллес.
– Ах, я искренне надеялся, что этого не случится. Но с другой стороны, вы все еще так молоды, а чем человек моложе, тем легче поддается внушению, мой малыш. Чем моложе – тем легче!
Мэг опасливо глянула на его красные глаза, на пульсирующий под потолком свет, и снова потупилась. Она попыталась сосредоточиться на губах, на двух почти бесцветных узких полосках, и это показалось ей более простой задачей, хотя она по-прежнему не смогла бы сказать, какое у него лицо: молодое или старое, жестокое или злое, да и вообще похож ли он на человека.
– С вашего позволения, – вмешалась она, отчаянно стараясь сдержать дрожь в голосе, – хочу уточнить, что мы решили заглянуть сюда исключительно в надежде найти нашего папу. Вы не могли бы подсказать, где он?
– Ну конечно, ваш папа! – голос словно взорвался восторгом. – Еще бы, ваш папа! Тут, видите ли, точнее будет сказать, не смогу ли я – но скажу ли я?
– Так вы скажете?
– Это зависит от множества обстоятельств. Зачем вообще вам нужен ваш папа?
– А у вас самого разве не было папы? – удивилась Мэг. – Папа не нужен зачем-то. Он нужен вам просто потому, что он ваш папа!
– Ах-ах, но что-то в последнее время он вел себя не совсем так, как полагается настоящему папе, верно? Оставил на произвол судьбы жену с четырьмя малютками, а сам пустился во все тяжкие, на поиски приключений!
– Он выполнял задание правительства. Иначе он ни за что бы нас не оставил. И мы очень хотим его увидеть. Пожалуйста, покажите нам его! Прямо сейчас!
– Ах, ну до чего нетерпелива эта юная дама! Терпение, терпение, девушка!
Мэг было не до того, чтобы объяснять этому человеку в кресле, что терпение не входит в список ее достоинств.
– Да, кстати, – как бы невзначай добавил тот, – я совсем забыл предупредить вас, детки, что вам нет нужды объясняться со мной словами. Я отлично понимаю вас без слов точно так же, как и вы меня!
Но Чарльз Уоллес сердито подбоченился и возразил:
– Слово, произнесенное вслух, стало главной победой человека! И я не собираюсь отказываться от этого преимущества, особенно когда речь идет о тех, кто не заслуживает доверия! – однако его голос дрожал. Чарльз Уоллес, мальчик, которого до сих пор никому не удавалось расстроить всерьез, был явно на грани слез.
– А мне ты, стало быть, не доверяешь?
– А с какой стати мы должны вам доверять?
– Но разве я давал вам повод мне не доверять? – тонкие губы едва заметно изогнулись в ухмылке.
Неожиданно Чарльз Уоллес ринулся вперед и врезался в человека в кресле что было сил – наверное, это был неплохой удар благодаря тренировкам, которыми он занимался с близнецами.
– Чарльз! – запоздало вырвалось у Мэг.
Люди в черных смокингах плавно, но стремительно ринулись к Чарльзу. Однако повиновались небрежному мановению пальца человека в кресле и снова отодвинулись в тень.