Треск и блеск
Шрифт:
— Дорогой мой, — с предельным радушием сказал директор торга. — Если вам нужны полуботинки 46-го размера — пожалуйста. Но столб — это не по моей части. Обратитесь в электросеть.
А лампочка-то полыхала! Каждый час нагорало полкопейки.
Дело принимало худой оборот.
…В электросети пообещали разобраться. Из городской газеты «Вымпел» сообщили, что письмо переслано на расследование. КРУ (контрольно-ревизионное управление) сделало на виновных начет…
Все приняли меры. Но лампочка-то горела!
Сергей Николаевич
«Не кажется ли вам, что, грубо выражаясь, им все до лампочки?»
Через три дня на место происшествия прибыл прокурор. Первым делом он разыскал Сергея Николаевича, спросил его:
— Это вы сигнализировали?
— Я.
— Насчет лампочки?
— Именно… Что у нас творится, товарищ прокурор!
И Сергей Николаевич стал перечислять всех, к кому обращался, — от дворничихи Емельяновны до Института экономических проблем.
— А вы сами? — поинтересовался представитель последней инстанции.
— Что я сам?
Прокурор вздохнул, обошел вокруг столба и повернул выключатель.
Лампочка погасла.
СУДЬБА, ВЕРЕВОЧКА, ЛЕЛЯ
Утром я подошел к Овчинникову. Оп сидел на подоконнике, держал в одной руке тетрадку, в другой — карандаш, мучился ужасно.
— Вот послушай, Николай, — сказал Овчинников печально. — Стих.
И, набрав в грудь воздуха, немного подвывая, прочитал:
Вот летит большая стая
И тебя я, поздравляя…
— Неплохо, — на всякий случай сказал я.
— Жуть, — возразил Овчинников. — Это же на Восьмое марта, Кате Оберемок. При чем «большая стая»? Нет, тут что-то не так!
Мой приятель покачал головой, вздохнул и снова стал мучиться. А я отошел, потрясенный. Мне понравилось: «И тебя я, поздравляя…» Конечно, Овчинников не Пушкин — это ясно, но четыре строки своей Кате он в конце концов докропает. Почти сонет. А больше женщинам ничего не нужно!
Ну, а я? Что я подарю своей Леле? Судьба связала нас одной веревочкой. Хочу не хочу, мне надо подойти к ней, достать из-за спины подарок, сказать «С праздником! Это тебе». Она пропоет: «Спасибо!»
Тут я вспомнил, что подарка-то еще нет, и побежал.
По дороге меня догнал Олег Бандуров. Ему тоже необходимо добыть сюрприз: судьба связала его одной веревочкой с Таней.
— Думаешь, все так просто, — на ходу убеждал меня Олег. — Думаешь, взял, достал? А если достал, думаешь, все им понравится? Нет, ты еще не знаешь женщин!
И в темпе аллюра он стал вспоминать, как невестка, то есть жена его брата, в прошлом году швырнула в окно великолепный кулон, за которым Виктор гонялся две недели, в позапрошлом отвергла венгерскую
Что случилось в позапозапрошлом, я так и не узнал, потому что мы добежали до цветочного базара, стали в очередь. Хотели купить по букетику. Увы, не удалось. Когда очередь, наконец, вынесла нас к чернобородому представителю солнечного Кавказа, на дне его двенадцатого чемодана не осталось ни одной завалящей ветки мимозы.
Мы побежали дальше — и тоже зря. Положение создалось, какое бывает только седьмого марта: нигде ничего! Одеколон расхватали на прошлой неделе, из кондизделий остался одни диабетический сухарь, а в подарочных магазинах, казалось, прошелся самум и все разметал.
Я уже думал, пропало дело, но Олег вдруг что-то вспомнил, предложил:
— Пойдем со мной в заветное место!
И мы пошли. Батюшки, что там творилось! Рядами, шеренгами, стройными колоннами представители сильного пола атаковали прилавки, расположенные чуть повыше их голов…
Я выбрал плюшевого мишку, спросил Олега:
— Как ты думаешь, годится?
— Безусловно, — заверил меня этот знаток женщин. — Но учти, он стоит рубль двадцать!
Таких денег потратить на Лелю я не мог. Взял целлулоидного Лиса Патрикеевича за восемьдесят копеек.
…Вчера, во время большой перемены, когда одну половину 5-го «б» класса построили против другой, судьба в лице классного руководителя Галины Сергеевны поставила меня в двух шагах от Лели.
Я подошел, достал из-за спины купленного в «Детском мире» Лиса Патрикеевича, сказал:
— С праздником! Это тебе.
Леля пропела:
— Спасибо!
ХИТРЫЙ ЛАЗ
Все началось с ресторана «Юбилейный».
К официантке, которую звали Даша, пришла из другой ресторации официантка, которую звали Глаша, и, слегка зардевшись, попросила:
— Познакомь меня с ним.
— Вот он как раз идет! — сообщила Глаша.
Человек с тисненой папкой под мышкой проследовал к столику, с достоинством сел и, хукнув, пригладил волосы.
Каждый вечер он приходил сюда; пил марочный коньяк, закусывал паюсной икрой и оставлял официантам по трешке.
Через пять минут знакомство состоялось. А через пять часов, в течение которых человек с тисненой папкой угощался за счет дамы, Глаша, еще более зардевшись, пролепетала:
— Владимир Владимирович. Хочу вам сделать предложение.
— В каком смысле?
— А в смысле жилплощади. Добудьте мне квартирку!
Владимир Владимирович, как было доподлинно известно, строил кооперативные дома, и при желании «добыть» квартирку» для него было сущим пустяком.
Однако уговорить его стоило трудов. Сначала он только качал головой. Отнекивался. Ссылался на то, что сложно, неудобно и вообще, если сделать одолжение одному… Но потом он все-таки согласился — взял задаток тысячу рублей.