Треск штанов

Ланцов Михаил Алексеевич

— Оборона… оборона… Как же нам наступать?

— Пока — никак. Твоя пехота и кавалерия очень плохо обучена. В обороне ими еще можно как-то управлять. А вот в наступлении — отправил в бой и забыл. Русские такой оплошности нам не простят. Даже если их всего несколько тысяч, то в обороне они способы умыть твою армию кровью до полного разгрома.

— Вы невысоко цените моих людей. — зло усмехнулся лидер восстания.

— Высоко. Я же их сам тренировал. У тебя самая сильная армия окрест. Но я видел русских в бою: при Нарве, под Выборгом и западнее

Белгорода. Вряд ли с тех пор они стали хуже… Уверяю вас — в сложившейся ситуации выгоднее действовать от обороны…

Дебаты шли долго.

Генерал-генералом, а все ж русские раздражали своим присутствием. И по итогам беседы решили проверить слова француза, отправив подходящих размеров отряд поглядеть что так к чему…

Француз оказался прав. Люлей им там ввали по самое нехочу. Едва ноги унесли, попав в огневой мешок вроде того, что пуштуны сами устроили кызылбаши. Посему решили послушаться его и в ином. Выдвинули разъезды и продолжили заниматься осадными делами. Ну а что мельтешить?..

Шах Аббас стоял на стене и грустно глядел вдоль путей на север. И ждал. Уже который день ждал.

Башню светового телеграфа, которая обеспечивала связь города с Москвой, пуштуны уничтожили. Ближайшую. Из-за чего связи с внешним миром у осажденных не было. И они томились в нервном ожидании.

Технически, правда, у них имелись голуби и голубиная почта. Пусть и в сильно ограниченном количестве. Но ее берегли на всякий случай. Да и станция далеко ближайшая…

— Вон там — сигнальщик, — произнес один из командиров кызылбаши.

Аббас взял свою зрительную трубу и посмотрел в указанном направлении. Не сразу, но он распознал торчащую из-за холма какую-то конструкцию и человека, который мигал им довольно ярким фонариком. Прерывисто как-то.

— Что это? На чем он стоит?

— Вероятно это наблюдательная вышка. Я видел такие на учения под Москвой.

— И что он нам пытается сообщить?

— К сожалению не понимаю. — пожал он плечами.

— А кто сможет разобрать?

— После Кандагара — никто. Там остались все, кто проходил обучение в Москве. Я их туда лишь сопровождал.

— И что делать?

— Надо привлечь их внимание. Показать, что мы заметили, но не понимаем. Фонарь нужен. А лучше два. Помашем ими как-нибудь бессвязно. Надеюсь догадаются.

Так и сделали.

Чуть позже сообразили, что в самой столице внутри стен тоже стояла башня оптического телеграфа. И что ее сотрудники могли бы помочь. Но было уже поздно. Сеанс связи закончился и больше не повторялся, ибо со стороны подошедших русских войск это беспорядочное махание фонарем поняли так, как и задумывалось и больше к этому вопросу не возвращались. Когда же попытались сами «подмигивать» не заметили уже со стороны наблюдателей русского корпуса. Все же фонари не такие яркие применялись. Из-за чего если это целенаправленно не высматривать — надежды на случайное обнаружение невеликое. На самом

деле в корпусе не особо надеялись, что и их самих заметят…

В лагере Мир Махмуда тоже заметили эти перемигивания.

Вон как зашевелились.

Но даже спустя час ничего не произошло. А разъезды не поднимали тревогу. Лишь на утро 7 ноября началось движение.

Солнце только поднялось как разъезды пуштунов сорвались и бросились в сторону своего города. А чуть погодя со стены стало видно, как довольно крупный отряд тысячи в полторы или даже две кызылбаши высыпал из-за холма. Но в атаку не шел. Просто шагом двигался. А потом и вовсе встал.

Следом появились маршевые колонны пехоты.

Одна… вторая… третья…

Вот вышел первый полк под развернутым знаменем. Второй…

— Дивизия, — констатировал тот самый командир кызылбаши, который бывал в Москве.

— Как же их мало… — покачал шах.

— Мало? — удивился командир. Впрочем, ничего добавить не успел — показалась первая колонна следующего пехотного полка.

Пуштуны с союзниками тем временем выкатывали в поле 6-фунтовки и строились. Готовясь к отражению атаки.

Спешно.

Отчего со стены выглядели словно бурлящий муравейник.

Появился паровоз.

— Это еще что такое? Зачем? Станция же в руках пуштунов! — воскликнул Аббас.

— А вы посмотрите на вагоны! — выкрикнул кто-то.

Все, у кого были зрительные трубы, вскинули их и почти синхронно ахнули. Паровоз толкал перед собой дюжину вагонов, разобранных до платформ. На которых располагались орудия какие-то.

Русская пехота тем временем накопившись и полным составом двинулась вперед. В колоннах батальонных. Все восемь полков, которые свели временно в дивизии, ибо надергали откуда можно. Вот они и начали шагать.

Мерно.

Спокойно.

Было видно, что работали музыкальные команды. Вон — все барабанщики махали палочками. Да и не только они. Жаль отсюда — со стены было не слышно музыки. Далеко.

По мере приближения слитные батальонные колонны становились еще более противоестественно неправильными. Солдаты шли нога в ногу. Ровно. Мерно. Методично. Отчего создавалось впечатление, что шагает какое-то хтоническое чудовище-многоножка.

Полторы тысячи шагов.

Пехота встала.

Музыканты замерли вместе с ней.

Мгновение.

Другое.

И походные колонны практически синхронно стали разворачиваться в линии. Типичные для русской пехоты — в четыре шеренги. Словно бы это какое-то перестроение на плац-параде.

И вот — не прошло и минуты — и перед наблюдателями предстала тонкая синяя линия в добрых два километра. Почему синяя? Так мундиры такого цвета…

Музыкальные и знаменные группы за ней. Офицеры — перед. Таким характерным эшелоном.

Мгновение.

И эта двухкилометровая «черта» словно бы вздрогнув шагнула.