Треск штанов

Ланцов Михаил Алексеевич

— Зря мы генерала убили. — хмуро произнес араб.

— Он нас обманул!

— Кто же мог угадать с новыми мушкетами?! Да и французы теперь, как узнают о случившемся, помогать не станут.

— Да откуда?

— Со стен видели. Разболтают.

— Проклятье! — буркнул Мир Махмуд. — Уходим!

И повел всех, кого мог, на восток.

Конная армия, точнее ее часть, даже не стала их преследовать. Свежие кони против их утомленных — плохая история. Все ж таки который месяц шли маршем. Да, правильным, с регулярными стоянками. Но все одно — конский состав очень сильно измотан. Ему бы хотя бы недели две-три

или даже месяц-другой отдохнуть. Даже эта атака выглядела в известной степени авантюрой…

Шах поддержал эту атаку сразу, как первые залпы русской пехоты смели расчеты 6-фунтовок. Точнее не поддержал, а захотел. Но пока вывели и оседлали коней. Пока сами снарядились и построились… в общем — было уже поздно. Такие вылазки все ж таки нужно согласовывать заранее. И сигнальщик на той наблюдательной вышке и пытался это сделать. Впрочем, получилось то, что получилось…

Часть 3

Глава 10

1713, декабрь, 15. Москва

Алексей, прикрыв глаза, слушал разговоры…

Это было так занятно…

Нептунов совет впервые собрался на верхнем этаже Воробьева дворца[1]. Здесь, в отличие от остальных этажей, стекла были большие и прозрачные. Топить приходилось сильнее — вон под ногами чуть ли не сплошная стена из радиаторов. Зато какой вид! Вся Москва как на ладони, даром что чуть в стороне. И не только она.

А пейзажи!

Снег правда, всюду. Но все равно — красиво.

Петр был тут впервые. Он обычно выше первых трех этажей и не поднимался. Лифт то толком не работал, а бегать по лестницам ему было несподручно. Уже не мальчик. Поэтому вон — буквально прилип к стеклу и минут тридцать стоял уже у окон и любуется.

И не только он один.

Даже Миледи «залипла», которая тоже как-то ни разу сюда не поднималась. Просто не случалось надобности…

Часы пробили восемь вечера.

Алексей невольно усмехнулся. Часов во дворце было так много, что кое-кто начал в шутку называть дворец часовым домиком. А парадные первые этажи были так и вообще — украшены здоровенными автоматонами, выполняющим функцию часов.

Например, на первом этаже, отделанном белоснежным каррарским мрамором, находился здоровенный лебедь, который каждый час приподнимался и махал крылами. С проигрыванием фоном уникальной мелодии: свой час — своя мелодия. Визуально же определить время можно было по расположению трех разноцветных кувшинок, вращающихся вокруг лебедя и показывающих час, минуту и секунду соответственно.

Малахитовый и янтарный этажи были ему под стать[2]. И отделка невероятная, и автоматоны здоровенные, уникальные, представляющие произведение искусства сами по себе, даже не включенные.

Да и вообще — в принципе каждый этаж в центральной башне был тематический с неповторяющимся оформлением. Самый же верхний, на котором они все сейчас собрались, Алексей специально сделал нефритовым с большим количеством бронзовой позолоты.

Дорого. Очень дорого. Впрочем, эти три верхних этажа вообще отделывались особо — ведь именно тут царевич обустроил себе «гнездышко», в котором собирался жить и работать… этакий пентхауз…

— Тьма, — отчетливо произнес Алексей, открывая глаза, — пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней… Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существовал на свете…

Булгакова они не читали. Так получилось. Не родился еще. Поэтому эта цитата вызвала у них удивление. Вон как все на него вытаращились повернувшись.

— Это что? — спросил Петр.

— Так, вспомнилось. — пожал плечами сын.

— А о чем они?

— О вечере, когда Понтий Пилат решал, как ему поступить с Иисусом. И тех моральных терзаниях, которые он испытывал. Мда. Но не важно. Может начнем?

— Пожалуй, — дико глядя на сына произнес царь.

И не только он.

Все присутствующие смотрели на царевича очень странно. Впрочем, этого Штирлица в местном «гестапо» любили и ценили, и даже бы поздравляли с 9 мая, если бы знали, что надо.

И они из холла этажа отправились в прилегающую к нему просторную комнату, где расположилась группа столиков с макетами.

Алексей остановился у ближайшего и, упреждая возглас родителя, произнес:

— Это тримаран.

— Что? — переспросил царь, явно первый раз слыша такой термин.

— Тримаран. Видишь — три корпуса. В НИИ Моря несколько лет вылизывал корпус с тем, чтобы получить наилучшие обводы. Ради улучшения скорости они пожертвовали очень многим. И если с какими-то вещами еще можно мирится, то с потерей остойчивости — нет. Поэтому эти два поплавка и добавили. Начали обкатывать все на моделях. В рамках опытов сделали сплошную обшивку перемычек вот такого необычного профиля. И внезапно выяснилось, что с повышением скорости он немного вылезает из воды словно бы приподнимаясь. От чего скорость еще чуть вырастает.

— Сильно?

— Мы пока не умеем нормально экстраполировать. НИИ Моря ожидает не менее двадцати узлов средней скорости на дальних переходах. Но пока не проверим — не узнаем. Теоретическая база пока у нас очень слабая.

— Ясно, — покивал царь. — А паруса чего такие странные?

— Это бермуды. Наши моряки в бассейне Карибского моря их видели. В НИИ Моря их опробовали и пришли к выводу, что это очень хороший вариант для такого корабля. Эффективные, удобные в постановке и уборке, требующие минимального количества рабочих рук и, как следствие, экипажа. Более того — их можно намного проще и легче всего механизировать с помощью лебедок как ручных, так и паровых.

— Чтобы уменьшить экипаж?

— Да. Разумеется. — кивнул Алексей. — А это вес как самого человека, так и его вещей, продовольствия и так далее. Поэтому и такие паруса. А чрезвычайная устойчивость тримарана позволило поднять мачты очень высоко. Если их развернуть «бабочкой», вот так, то считай получается гигантский прямой парус для попутного ветра. Если же его нет, то можно обычным образом маневрировать. В любом случае — парусность для столь легкого кораблика удивительная.

— А это что? — спросил Шереметьев, указав на кусок «какой-то скорлупы», что лежала рядом с тримараном на столике.