"Трест": легенды и факты
Шрифт:
Но теперь, по убеждению монархистов-эмигрантов, все старые соображения отпали. Монархические настроения возобладали над политикой “непредрешения”. Оглядываться на союзников тоже не стоило, ибо они уже показали, что приоритетными для них являются только собственные интересы.
И Николай Николаевич, живший под Парижем, вышел из тени. Фигура это была настолько значительная (дядя убитого большевиками царя), что Врангелю пришлось определиться. Он долго считал, что выступление Великого князя как главы монархического движения не только преждевременно, но и вредно. Великий князь мог бы возглавить не монархическое, а национальное движение, “опираясь на обаяние своего имени”. Но многие воинские начальники, как и “армейская толща”, полагали, что Николай Николаевич “не имеет права отказываться от руководства”. В этом направлении
Как часто бывает в таких случаях, не обошлось без столкновения амбиций, честолюбий и интриг. У Врангеля складывалось впечатление, что Великий князь заподозрил его в нежелании уступать свое место главкома и вождя Белого движения. Чтобы рассеять это подозрение, Врангель направил к Николаю Николаевичу генерала А. Кутепова, а также своего бывшего начальника штаба и товарища генерала П. Шатилова. Они съездили в Париж и вернулись с уверением, что Великий князь отнюдь не спешит заняться “политической работой”. Однако “знающие люди” говорили, что Кутепов и Шатилов скрывают истинное положение вещей: Николай Николаевич готов встать во главе “национального движения”, если его к этому призовут. Врангель оказался в двойственном положении. Нужно было решать. С одной стороны, казалось, следовало “остудить горячие головы”, требовавшие немедленного прихода нового вождя – Великого князя, с другой – демонстрировать свою готовность уйти ради “долгожданного объединения вокруг Великого князя Николая Николаевича”. В конце концов, Врангель послал Николаю Николаевичу телеграмму с выражением надежды на то, что он, Николай Николаевич, “согласится на руководство общенациональной работой”. Но кто был близок к Врангелю, знал, что в душе он и поныне держится мнения, согласно которому все еще не пришло время для политического выступления Великого князя. Открыто Врангель мотивировал свою точку зрения тем, что его, Великого князя, имя нужно сохранять для “громадной объединяющей роли на родине”.
Осенью 1922 г. Врангель назначил генерала А. Кутепова помощником главнокомандующего Русской армии, т. е. своим заместителем. Это было сделано несмотря на то, что Кутепов все явственнее “брал сторону” Николая Николаевича. Вероятно, таким образом Врангель хотел остановить этот “дрейф” и приблизить Кутепова к себе, но не получилось. Примешивались и личные мотивы. П. Шатилов говорил Врангелю, что Кутепов по отношению к нему имел “ревность”. Действительно, оба генерала были честолюбивы. Кутепов все ближе входил в окружение Великого князя Николая Николаевича, приобретая все большее значение. Непримиримость к большевизму вела Кутепова к странному, на первый взгляд, превращению. Но крайности, как известно, нередко сходятся. Неутомимый борец с революцией все активнее брал на вооружение ее революционные методы. Кутепов разрабатывал планы создания белогвардейской Боевой организации (чуть ли не по типу эсеров), которая должна была засылать в Советскую Россию молодых офицеров для совершения террористических актов и диверсий. Боевая организация (“внутренняя линия”), правда, начнет создаваться Кутеповым позднее, после того как в сентябре 1924 г. Врангель своим приказом создаст Русский общевоинский союз (РОВС), а в ноябре того же года передаст руководство всеми военными организациями Николаю Николаевичу (осуществляемое, правда, через Врангеля). Николай Николаевич возглавил РОВС, пусть даже номинально, т. к. фактически РОВСом руководил Кутепов (официальным председателем РОВСа он стал в 1928 г.). Это был большой успех Великого князя, ведь еще в феврале 1922 г. другой Великий князь, из “Владимировичей”, Кирилл Владимирович провозгласил себя “блюстителем Русского престола” (в 1924 г. – Императором).
Врангель терял былое влияние, особенно среди монархистов, и отходил в тень. Он понимал это сам. Генералу М. Скалону писал о том, что “давно от всякой политической работы отошел, ограничив свою деятельность заботой о своих соратниках”. Отношения его ухудшились не только с Кутеповым, но и с Верховным Монархическим Советом, который всецело поддерживал Великого князя Николая Николаевича. Все больше и больше времени посвящал Петр Николаевич Врангель писанию мемуаров (“Записок”), которые должны были стать объяснением его стратегии и тактики в годы Гражданской войны, особенно его борьбы против Деникина. Деникин уже издал 1-й том своих “Очерков русской смуты”. Врангель хотел оставить потомкам свое “Слово”.
“ТРЕСТ”
В правящих кругах Советской России внимательно следили за тем, что происходило в различных политических группировках эмиграции. Ленин лично распорядился выписывать все крупные эмигрантские газеты, с которыми затем знакомились верхи партии и правительства. Наиболее важные материалы перепечатывались в отдельных сборниках и рассылались по обкомам и наркоматам. Но пресса давала, в основном, внешнее описание того, чем жила эмиграция. Задача ГПУ заключалась в том, чтобы заглянуть за кулисы этой жизни. И не только заглянуть, а сделать все возможное, чтобы парализовать деятельность правых эмигрантских центров.
Неизвестно, когда именно А. А. Якушев пошел на службу к Советской власти, конкретно – в Наркомат внешней торговли. Но известно, когда и в связи с чем он был арестован. Это случилось осенью 1921 г. после возвращения Якушева в Москву из служебной командировки в Швецию и Норвегию. По пути туда он сделал остановку в Ревеле (Таллинн), чтобы по просьбе живших с ним в одном доме на Арбате сестер Страшкевич встретиться с их знакомым Ю. Артамоновым. Конечно, это было небезопасно, но Якушеву сказали, что бывший белый офицер Артамонов – воспитанник последнего выпуска Царскосельского лицея, где Якушев когда-то работал. Теперь Артамонов – переводчик в английском консульстве.
Встреча состоялась. Как следует из документов, хранившихся в Пражском архиве (теперь – фонд ГАРФ), Якушев говорил о политике мало, но то, что он сказал, вызвало у Артамонова большой интерес. Якушев отозвался об эмиграции, а именно – о монархическом ее лагере – не без иронии, хотя заметил при этом, что сам является монархистом. Артамонов дал ему посмотреть несколько номеров берлинского журнала “Двуглавый орел” со статьями Г. Лукьянова “Мысли беженца. Советская монархия” и “Наши задачи”. 12В обеих статьях проводилась мысль о неомонархизме, своеобразном “советско-монархическом народничестве”.
Якушеву статьи понравились. “Вот с такими людьми я согласился бы работать!” – сказал он, заметив, что в России произошли большие перемены, с чем нельзя не считаться; что эмиграция в целом не понимает этого и что именно подпольные монархисты должны ее направлять на путь истинный.
Артамонов был просто-таки очарован Якушевым. Обаятелен, эрудирован, монархист… Позднее, в 1923 году, когда Якушев приезжал в Берлин, Артамонов даже попросил Якушева быть посаженным отцом на своей свадьбе. И Якушев охотно выполнил просьбу своего “молодого друга”. А тогда, в Ревеле, Артамонов тут же написал обо всем услышанном в Берлин своему приятелю Кириллу Ширинскому-Шихматову, брату Юрия, прося довести содержание разговора до сведения руководителей Русского Монархического Совета, в частности, его главы – Н. Маркова-2. Так и было сделано. И Марков-2 “повел дело”.
Якушев уехал, не зная, что Артамонов послал свое письмо диппочтой с эстонским курьером, который сотрудничал с ГПУ. Неизвестно, где письмо было перехвачено ГПУ: в Ревеле или уже в Берлине, но когда Якушев прибыл в Москву, ему показали копию артамоновского письма с его монархическими “пассажами”. После чего Якушев был арестован. Арест, на наш взгляд, не вяжется с существующей версией, по которой Якушев отправился в загранкомандировку и встретился в Ревеле с Артамоновым якобы уже будучи агентом ГПУ и, следовательно, с этой встречи и следует начинать историю “Треста”. 13
Находясь в заключении, Якушев отрицал существование в России связанной с ним монархической организации. В общем-то, он отрицал даже, что является по убеждениям монархистом: в письменных показаниях называл себя “умеренным элементом”. Эти “‘умеренные элементы’, – писал он, – должны активно бороться с анархией, и если они этого не сделают, то не будут иметь права на существование. Должны найтись люди, должны найтись силы, чтобы спасти государственность, иначе Россия обратится в поле для удобрения для иностранцев, а ее территории в будущем станут колониями Антанты”. По поводу письма Артамонова, в котором тот писал о неомонархизме Якушева, отвечал, что просто немного прихвастнул, грешен, – уж очень хотелось выглядеть не “большевистской приживалкой”, а борцом с советским режимом. Вряд ли ГПУ было настолько наивно, чтобы поверить в подобные “объяснения” бывшего действительного статского советника…