Третье дело Карозиных
Шрифт:
– О, да, – закивал головой Плутягин. – Только, может… Давайте зайдем хотя бы в кондитерскую, – предложил он, показав взглядом на освещенное здание, расположенное через площадь. – Там сейчас народу не так уж много, а здесь… Вечереет-с, прохладно становится, – и потупился, как барышня.
– А вы что же, значит, серьезный разговор ко мне имеете? – чуть удивилась Катя и снова осерчала на свой игривый тон. Отчего же она с ним заигрывает, только ли оттого, что видит, как нравится ему? Катя посмотрела на секретаря внимательней.
Он ответил ей быстрый жарким взглядом и энергичным кивком,
– Что ж, здесь и правда холодает, – она повела плечами. – Идемте в вашу кондитерскую, – и улыбнулась ему нежно и покровительственно.
Плутягин счастливо и глубоко вздохнул, на мгновение прикрыв большие голубые глаза, обрамленные густыми светлыми ресницами, и еще раз кивнул.
– Позволите? – он предложил Катеньке руку.
Катя приняла приглашение, они пересекли площадь и направились к освещенному зданию, в котором помещались магазины, кофейни и кондитерская.
«Никита-то, должно быть, ревнует, наблюдая эту сцену, – лукаво подумала Катя, проходя неподалеку от экипажа, в котором ее ждали подполковник и Карозин. – И пусть себе поревнует немножко к этому милому мальчику. Я ему все после объясню».
Они вошли в просторную кондитерскую, Плутягин предложил столик в уголке, а сам пошел за оранжадом, поскольку Катя отказалась и от пирожных, заявив кокетливо: «Пирожные-то? Господь с вами!», и от кофе и чая. За соседним столиком сидели две дамы, а дальше, в уголке напротив, пристроился какой-то военный. Офицер этот явно кого-то ждал, потому что то и дело доставал из кармана брегет, тревожно глядел на него и недовольно хмурился, а потом переводил взгляд на улицу, за окно. Дамы ели мороженое и о чем-то тихо переговаривались, до Катя долетали английские фразы. Странно, подумалось ей, иностранки и одни здесь, в такое время…
Впрочем, вернулся Плутягин и, сев напротив Катеньки, загородил собою и дам, и военного. Катя посмотрела ему в глаза, взяла стакан с оранжадом и приготовилась слушать, что он скажет. Но Плутягин молчал и смотрел на Катю, он словно чего-то выжидал и она наконец заговорила сама:
– Что ж, господин Плутягин, говорите, я вас внимательнейшим образом слушаю.
– Александр Александрович, – отрекомендовался он и снова замолчал.
– Хорошо, Александр Александрович, – уже слегка теряя терпение повторила Катя. – Я вас внимательно слушаю. Что вы хотели мне сообщить о смерти несчастного Соколова?
– О смерти этого художника? – Плутягин как-то даже удивился, по крайней мере, его голубые глаза расширились, а на миловидном личике застыло растерянное удивление.
– Да, – вскинув бровки подтвердила Катя. – Вы телефонировали мне нынче и просили о встрече, мол, имеете что-то сообщить об обстоятельствах смерти Михаила Соколова. Разве это было не так?
– Нет, нет, что вы! – воскликнул он так порывисто, что уж наверняка прочие посетители кондитерской оглянулись на него с удивлением. Удивилась и Катерина Дмитриевна.
– То есть? Объяснитесь, – потребовала Катя.
– Я? – еще больше удивился Плутягин. – Но позвольте… – Александр Александрович в волнении полез во внутренний карман
– Что это? – холодно спросила она.
– В-ваше п-письмо, – бедный мальчик от волнения и конфуза даже начал заикаться.
– Мое письмо? – теперь Катя повысила тон и почувствовала, как посетители кондитерской пытаются разглядеть ее из-за спины Плутягина. – Вы уверены? – тише спросила она.
Плутягин только коротко кивнул, нервно кусая пухлые губы и глядя на Катю в отчаянии. Катенька вздохнула, взяла конверт, раскрыла его и обнаружила в нем лист бумаги, на котором ее почерком было начертано следующее:
"Полагаю, Вы, Александр Александрович, узнали меня у Васильевой. Простите мою назойливость, но мне кажется, нам есть о чем побеседовать. Если захотите встречи со мной, то я нынче еду гулять в Александровский сад в восемь пополудни. Вы найдете меня, если будет такое желание.
Катя несколько раз перечитала записку, но так и не могла поверить собственным глазам. Она даже в какой-то момент усомнилась – а не сама ли она писала ее, но тотчас отбросила эти сомнения. Нет, нет, нет! Чушь, какая чушь, не могла она писать этому мальчику! Да и зачем? Что это за двусмысленный тон? Фу, какая вульгарность! И он поверил?
Катя посмотрела на несчастного, совершенно потерявшегося Плутягина – он покрылся красными пятнами от стыда, но по его виду Катя поняла, что да, он-то как раз и поверил. И она даже пожалела милого юношу. Но кто мог подделать ее почерк и что это вообще за глупая выдумка? Кому могло прийти подобное в голову?! Катенькиному возмущению буквально не было предела.
– Так это не вы? – жалостливо выдавил из себя Плутягин.
– Нет, – твердо ответила Катя. – И кто вам его передал?
– Какой-то мальчишка, – все тем же жалобным тоном сказал Плутягин. – Принес и убежал. Простите меня…
– Прощаю, – проговорила Катя, видя, как ему неловко, и не желая причинять ему более страданий. – Кому-то надо было, чтобы мы с вами нынче встретились. Мне звонил мужчина, не представился, просил приехать нынче в Александровский сад. Ну так я когда вас увидала, подумала, что это вы… Как же все глупо… – Катя нахмурилась, пытаясь понять, кому и зачем понадобилась эта глупая шутка. – Оставьте мне это письмо, – проговорила она несколько позже.
– О, конечно, конечно же, – заверил ее Плутягин. – Вы и правда не сердитесь, что я так… Что я поверил, что подумал… – он опустил глаза.
– Не сержусь, – устало откликнулась Катя. – И правда не сержусь. До свидания, не провожайте меня, – она поднялась и ни слова не говоря вышла из кондитерской.
Едва она оказалась на улице, как из экипажа выскочил Карозин и пошел ей навстречу.
– Ну что? Что там? – он был обеспокоен.
– Странно, – промолвила Катя, садясь в экипаж. – Кто-то хотел, чтобы нас с тобой, Никита, не было нынче дома, и выбрал для этого довольно странный способ. Иного объяснения случившемуся я не нахожу, – и она протянула мужчинам конверт.