Третье дыхание
Шрифт:
– Ну что? Убираем? – Я поднял дубло.
– Ну ладно, Веч. Я тебя слушаюсь.
Скрылась в ванной. Долго не было ее.
– Ну? Скоро ты?! – рявкнул я из прихожей, где уже полчаса, наверное, завязывал шнурки.
Щеколда щелкнула.
– Бяжу, бяжу!
На улице я забегал то спереди, то сбоку:
– Ну ровно купчиха идет!
– Я так давно не гуляла, Веч!
Приближались к местной пивной в переулке под названием “Лицей”.
Какие-то неприятные воспоминания корежили меня.
Швейцар с длинными фалдами (и
– Заходите. Есть раки-с!
Вспомнил я смутно: однажды темной ночью он пьяную старуху отсюда гнал. Померещилось?
– Ой, Веч! Как здорово! Зайдем?
Молодец. Зла абсолютно не помнит. Особенно – своего.
– М-м-м… Пожалуй, нет. Несолидное заведение! – строго произнес я.
Вышли на Мойку. Зажмурились. По зеркальной воде плыли тонкие льдинки. На одной стояла пестрая уточка. Проплывая мимо нас, почесала лапкой в затылке. Мы подошли к Красному мосту, ставшему от времени Розовым. Уточка вплыла в тень моста. Исчезла под ним.
Подъем был скользкий, покрытый льдом.
– Веч! Ну пусти меня. Я не могу на цепи. Я обещаю, Веч!
– …Ну иди.
Мы поцеловались. Она – радостно, я – со вздохом. Перейдя реку, она остановилась, задумавшись. Ну что? Дубленка диктует иной маршрут?
Уточка выплыла из-под моста.
Толстой хмуро меня встретил. Что я натворил! Видела бы Настя!
Сколько она старалась! А я? Все зря? За что боролись мы долгими зимними вечерами? Бюст за уши взял, приподнял слегка. Опустил в отчаянии: шкалик, с жидкостью чуть на донышке, стоит в нем!
Вздохнув, взял Толстого, на мой рабочий стол перенес. Пусть тут нам в душу глядит.
Вдруг батя порадовал, выглянув из комнаты:
– Тебе мужик один звонил. Боб. В рабстве, что ль, у него?
Ключ зашаркал в замке – я весь превратился в большое ухо. Вкрадчиво заскрипела дверь… легкие шаги. Спешит к Толстому припасть? Я тихо захихикал. Оттуда тоже донесся неуверенный смешок.
Потом – робко открыла мою дверь. Толстого увидела.
– …Умный, ч-черт! – восхищенно прошептала.
Надеюсь, это относится частично и ко мне?
Вошла решительно:
– Ну ладно, Веч! Давай по-честному.
– Ну давай.
– Я же обещала. Вот, – торжественно вытащила из кошелки бутылку.
–
Пиво. Одно. Можно, Веч?
Я поднял бюст:
– Став сюды.
– Вы, Нонна, красавица и чудовище в одном лице.
– Я все сделаю, Веч!
– Что ты сделаешь?
– Все!
Глядели друг на друга.
– Ты… хотя бы под моим столом вымела. А то – упали очки за стол… и вот – даже не разбились, такая пыль!
– …Но это же хорошо, Веч?
– Ну что ты наделала?
– Что?!
– Что это?
– Это? Котлеты!
– Это мурло какое-то! Все разваливается!
Слезами блеснув, метнулась с кухни. Счастье-то строй!
– Стой! – за руку ее ухватил. – Давай… будем с тобой считать… что
В слезах ее усмешка блеснула:
– Но без макарон!
– Точно! – я сказал. Засмеялись.
– Только вот, – снова помрачнела, – как твой отец к этому отнесется?
– Ничего! Бывают макароны по-флотски не только без макарон… но даже без флота!
Засмеялись. На сколько еще хватит слов?
Вечером квартира озарилась снова – но отраженным солнцем от стекол напротив.
– Да в шестьдесят я Волгу переплывал! – кричал батя.
Я тоже что-нибудь переплыву. А пока мы показали нашу совместную мощь
– уничтожили макароны по-флотски без макарон.
– …Чай? – сдержанно Нонна произнесла.
Ну отец! Видит же, что Нонна в полном изнеможении… во всяком случае – изображает его. И тем не менее он твердо произносит:
– Да.
Потом я сидел за рабочим столом, наблюдая, как гаснут стекла, и заодно слушал стенания Нонны, доносящиеся из спальни. Но это она уже так – демонстрирует невыносимость своего бытия, при этом конкретно не делая ни хрена! А ты из этого строки гонишь? А из чего их еще гнать? Третье дыхание. Потом Нонна, устав стонать, приходит ко мне, берет меня за руку, виновато улыбаясь:
– А давай к отцу твоему сходим?.. Скучаить ить!
Ночью я думал: хороший был день!.. Но выдержу ли еще такой?
Выдержу! Завтракая, на то окно жадно поглядывал: где ж Боб? Хотелось бы с ним схлестнуться, набить карманы деньгами. Уже сценарий рисовался: фекальное шествие! Чумой мелкого предпринимательства я, видать, крепко схвачен. Где же Боб? Среди ложных ценностей тоже попадаются очень неплохие. Дело-то наверняка международное, может, уже получено валютное “да”? Но где же он? Видимо, я представляю для него ббольшую опасность, чем он для меня? Звонок. Вот и он, долгожданный!
– Хелло! – сиплый его голосок.
– Хелло. Ты, кажется, интересовался, Боб, пуленепробиваемые ли у нас стекла? Так вот – простые они! – Поначалу на жалость решил надавить.
– А что – стекла тебе? – прохрипел Боб. – Вы и так мне всю морду раскровянили – от визажиста звоню. Как там кошка твоя? Мне бы такую!
Ну, это погорячился он.
– Ну что с кизяками? – я на более мягкую тему перевел. – Есть идеи.
– Во-во! – Боб обрадовался. – Честно скажу – я уж и двигатель на кизяках кумекаю.
– Пердолет?
– Умеешь ты сформулировать! – Боб захохотал. – Ценю!
Во сколько, интересно? Но если надо, воспою – хотя предмет это непростой для воспевания.
– Сняли кирасирский манеж, – Боб поведал. – Знаешь это где? Тонну набрали уже. Чистим город. Месим, топчем. Ими и отапливаемся уже…
Так бабки нужны тебе?
– Да есть маленько пока.
– Так не придешь, значит, коли с бабками-то?
– …Ну почему же? Приду.
– Но ты – с душой? Честно? – разволновался он.