Третье отделение на страже нравственности и благочиния. Жандармы в борьбе со взятками и пороком. 1826—1866 гг.
Шрифт:
Итоговый вердикт А. К. Гедерштерна примирительный, объединяющий, признающий значимость традиций, народного духа, гордости и патриотизма: «Впрочем, каждый город имеет свой норов, москвич хвалит свою белокаменную, петербургский житель своего красавца Петербурга; известно, что в этом отношении жители столиц всегда пикируются между собою, потому и не удивительно, что недавно один коренной московский купец про Петербург сказал: ну что ваш Петербург, поганый городишка? А вот наша Москва так уж можно сказать, матушка Россия» [272] .
272
ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 3 Д. 3214. Л. 40 об. – 41.
Как видим, в поле зрения российской политической полиции попадали сведения о самых разнообразных, порой незначительных и даже курьезных городских событиях. Все то, о чем говорили в трактирах, банях, на площадях и рынках, казалось существенным. Слухи и городские толки суммировались чиновниками Третьего отделения, и несколько раз в неделю, а иногда
Глава 2. Жандармы в борьбе со взяточниками
В жандармской инструкции (1827) указывалось, что все лица, служащие в корпусе, «должны обратить внимание на беспорядки и закону противные поступки во всех частях управления», а также «внимать гласу страждущего человечества и защищать беззащитного и безгласного гражданина» [273] . Бюрократическая система управления на всех уровнях была предметом постоянного внимания высшей полиции.
Глава Третьего отделения хорошо знал язвы России и в своем первом отчете, представленном императору, весьма эмоционально характеризовал пороки служилого сословия: «Чиновники. Под этим именем следует разуметь всех, кто существует своей службой. Это сословие, пожалуй, является наиболее развращенным морально. Среди них редко встречаются порядочные люди. Хищения, подлоги, превратное толкование законов – вот их ремесло. К несчастью, они-то и правят, и не только отдельные, наиболее крупные из них, но, в сущности, все, так как им всем известны все тонкости бюрократической системы. Они боятся введения правосудия, точных законов и искоренения хищений; они ненавидят тех, кто преследует взяточничество, и бегут их, как сова солнца» [274] .
273
Инструкция графа Бенкендорфа чиновнику Третьего отделения // Русский архив. 1889. № 7. С. 396–397.
274
Краткий обзор общественного мнения в 1827 году // Россия под надзором. Отчеты Третьего отделения. 1827–1869. М., 2006. С. 23.
Создание Третьего отделения и появление жандармских офицеров в губерниях вызвали негативную реакцию в чиновном мире, так как первые шаги охранительной структуры ознаменовались решительными действиями в борьбе со взяточниками.
Еще в апреле 1826 г. было перлюстрировано письмо некоего Чекмарева с довольно откровенным указанием на необходимость взятки для успешного решения судебного дела. После создания Третьего отделения выписка из письма поступила в это ведомство, а из него, в свою очередь, к министру юстиции было направлено отношение, содержащее сведения, обратившие внимание почтового надзора: «Это дело может иметь перевес и на ту и на другую сторону, а потому и нужно пожертвовать для обер-прокурора, обер-секретаря и секретаря, а сенаторам у меня готовятся записки, и я жду вашего ответа, согласны ли вы на сие, ибо время не терпит» [275] . Из цитаты видно, что речь шла о вымогательстве взятки для желаемого исхода дела, причем показан и механизм действия: через судебных чиновников, которые подготовят документы в нужном для положительного решения виде. В упомянутом отношении А. Х. Бенкендорфа указывалось и императорское повеление: узнать секретным образом об этом злоупотреблении, принять меры «для узнания повытчика и о подробностях злоупотреблений по сему делу» [276] . Сведений о результатах расследования данного случая в архивных документах нет, но это дело показательно как пример одного из первых антикоррупционных действий высшей полиции.
275
ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 3. Д. 170. Л. 1.
276
Там же. Л. 3.
М. А. Дмитриев, современник Николаевской эпохи, рассуждал: «Нечего и говорить, что у нас не только берут взятки, но что без взяток не делается ни одно дело». Естественно, что формировались и методы противодействия этому порочному обогащению. Способы борьбы по прошествии многих десятилетий не изменились: «Давали шпиону пачку ассигнаций, которых нумера были записаны, что и служило уликой», – рассказывал мемуарист [277] . Эффективность подобных действий была невысокой: «По методе жандармов попадались не все и не главные взяткобратели, а только те, которые подвертывались случайно, или те, на кого шпион был сердит». Автор воспоминаний приводил пример с купеческим сыном Н. И. Золотаревым, который, желая досадить одному архимандриту, во время посещения его дома подложил под клеенку стола пронумерованных 500 руб. ассигнациями. Затем явился с жандармским офицером и стал требовать денег, указав, что архимандрит убрал их под клеенку, таким образом, «улика для офицера была налицо» [278] .
277
Дмитриев М. А.
278
Там же. С. 260–261.
При этом М. А. Дмитриев подчеркивал, что он противник подобных репрессивных, жандармских методов борьбы со взятками, потому что «взятки должно прекращать в их корне, то есть: устроить таким образом судебную часть, чтобы и нельзя было и не за что было брать взятки» [279] .
Интересно проанализировать общественную реакцию на резонансные коррупционные скандалы того времени, в частности на дела чиновников Спасского и Дьякова.
Задержания, проведенные в Москве и Санкт-Петербурге, не на шутку переполошили столичное общество. Управляющий Третьим отделением М.Я. фон Фок информировал А. Х. Бенкендорфа, участвовавшего в коронационных торжествах в Москве: «Эти дни общественное внимание занято, почти исключительно, последними арестами. Во что бы то ни стало, стараются угадать их причину. Если, говорят, это простое лихоимство, – к чему та строгость, с какою производится следствие? […] Значит, дело идет о заговоре против правительства. Другие, напротив, думают, что делу этому придано особенное значение для того, чтобы, неожиданно напав на обвиненных, поймать их на месте преступления» [280] . Решительность антикоррупционных действий властей воскрешала параллели с недавними арестами участников и последователей антиправительственного выступления.
279
Там же. С. 261.
280
Петербургское общество при восшествии на престол императора Николая. По донесениям М. М. Фока – А. Х. Бенкендорфу // Русская старина. 1881. № 10. С. 314.
В то же время перечень имен арестантов не внушал опасения добропорядочным гражданам. «Надо заметить, что все арестованные личности известны за отъявленных взяточников и что все те, которые громче других кричат против их ареста, – одного с ними поля ягода. Это зловредное отродье вовсе не скрывает своего бешенства и явно выражает его в публичных местах. Пусть себе кричат, это даст возможность лучше отметить их», – отмечал М.Я. фон Фок, акцентируя внимание на поддержке правительственных мер большинством и именовании их мздоимцами [281] .
281
Там же.
Не зная деталей совершенных проступков, общество щедро конструировало последствия резонансных событий. 8 сентября 1826 г. М.Я. фон Фок вновь писал А. Х. Бенкендорфу: «Дело Спасского причинит, говорят, много неприятностей Министерству юстиции; следствие по этому делу поручено лицам, которые пойдут прямою дорогой и, вероятно, сделают новые важные открытия в судебном мире. Дельцы этого министерства не могут скрыть своего беспокойства: они сильно боятся, чтобы не были выведены на чистую воду все тайные происки коалиции. В среде бюрократии – общая тревога; пора и ей испытать на себе, что всему существуют пределы, и что, наконец, надо отдавать отчет, а это – вещь очень затруднительная для многих!» [282]
282
Там же. № 11. С. 525.
В последующие дни М.Я. фон Фок неоднократно обращался к резонансному делу, докладывая шефу жандармов различные мнения столичного мира. С одной стороны, звучал бесспорный тезис о том, что «обуздать лихоимство и воровство – дело столь же справедливое, как благоразумное и необходимое; кто не преступен сам и не слеп, тот должен согласиться с этим», с другой – опасения, что «чем строже будут наказывать […] тем больше будет людей оскорбленных и, следовательно, затронутых личных интересов» [283] (9 сентября 1826 г.). Почти через две недели: «Некоторые говорят, что придется слишком много наказывать, и что самая многочисленность виновных будет причиной их безнаказанности. Вздор! Говорят другие: тот, кто творил зло, должен быть выведен на чистую воду и заклеймен позором. Для подобных людей не должно быть никакого снисхождения, так как и они не оказывали его для общего блага» [284] (22 сентября 1826 г.).
283
Там же. С. 526
284
Там же. С. 553.
Общественные настроения были не только реалистичны в оценке ситуации, сложившейся в чиновном мире, но даже конструктивны в способах ее разрешения. М.Я. фон Фок писал о столичных разговорах: «Виновные будут постоянно повторять один и тот же припев: «Дайте нам обеспеченное положение, соответствующее той службе, какую от нас требуют, и тогда удвойте строгость во всем, что касается точности исполнения наших обязанностей». В то же время всеми понималось, что средств для повышения окладов в государственной росписи нет, поэтому выдвигались идеи, как найти средства (обложить 10 %-м сбором пенсии свыше 1000 руб., увеличить судебные пошлины, взыскивать налог с отдельных видов земельных пожалований и др.) [285] .
285
Там же. С. 526.