Третьего не дано?
Шрифт:
— Когда ж ты успел перепить, дядько Трофим, коли весь вечер с изгородью вошкался? — вмешался молодой. — А опосля сказывал, мол, спать пойду.
— Это ты думал, что пойду, — поправил его Трофим. — А на самом деле я опосля решил к суседу заглянуть, к Антохе Кострюку, ну и…
— Дак я с его Настеной допоздна на завалинке просидел, не было тебя там, — не отставал молодой.
— Экий ты глупой ишшо вовсе, да я… — вновь начал разъяснять пожилой стрелец, но слушать их мне надоело, да и без того вывод напрашивается сам собой: народ «в сумненьях пребывает».
Это
А очень плохо, что в сумненья впали служивые. Значит, даже если Федор свистнет сбор и по его призыву рати все-таки соберутся, то, во-первых, они сами по себе далеко не первый сорт — либо млад, либо стар, как эти провожатые, а во-вторых, будут пребывать в неуверенности, на той ли они стороне.
Это ведь наемников не интересует, где там правые, лишь бы платили вовремя, а народ желает знать, кто защищает свои исконные права, а кто…
Получается, что рассчитывать можно лишь на тех немцев, французов и англичан, которые служат у Годунова по найму, а их раз-два и обчелся. К тому же при виде многотысячного войска и они спасуют, поскольку жизнь дороже звонкого серебра — покойники в деньгах не нуждаются.
И что тогда?
Поднимать мальчишек из Стражи Верных? Эти да — встанут как один.
И полягут тоже как один, потому что против всех им не выстоять.
Так ни до чего и не додумавшись, я дошел до терема воеводы, которому представился как князь Федор Константинович Мак-Альпин.
Добродушный толстячок, морща лоб, некоторое время гадал, чьих я есть, но потом встрепенулся. Никак дошло.
— Так тебе коней и охрану, стало быть? — переспросил он и пожаловался: — Ныне, вишь, и без того оголили град. Почитай, всех ратных людишек под Кромы послали согласно повелению Федора Борисыча. Десяток, конечно, выделю, а боле… — И выразительно развел руками.
— Главное, чтоб кони добрые были, — заметил я, посчитав, что и десятка хватит.
Ну какой разбойник, находясь в здравом уме, станет нападать на ратников? Да и для чего — обоза-то нет.
— А как же, как же, мы свое дело ведаем, кони справные, — захлопотал обрадованный моей уступчивостью воевода, представившийся мне как Никита… дальше забыл. — Завтра поутру и поедете. А коньков, ежели хошь, можно прямо ныне отобрать, коль жаждется.
— Верю, — отмахнулся я. — Сам отбирай. А я покамест в церковь схожу да помолюсь, что добрался без хлопот.
И опять соврал. В церкви я молиться и не думал. А вот походить по городу, потолкаться на торжище и послушать, о чем болтают коломенские жители, надо.
Все-таки нельзя делать скороспелые выводы, основываясь на разговорах и вопросах двух ратников. Вот узнаю, о чем думает остальной народ, тогда уж и…
Но побродил и потолкался я недолго. Спустя всего полчаса, не больше — даже к обедне еще не звонили, прямо у входа в Брусненский монастырь мне в спину кто-то негромко произнес:
— Назад бы тебе надобно, княже. Меня за тобой Дмитрий Иоаннович нарочно послал, чтоб возвернуть…
Глава 20
За худым пойдешь — худо найдешь
Я резко обернулся. Передо мной стоял человек в обычной одежде, но лицом смутно знакомый.
— Прямиком из Путивля я, — пояснил он. — Ондрей Шерефетдинов. Чай, видывал меня тамо на пирах. Токмо я вдали сидел. — И неприятно ухмыльнулся. — Вестимо, не князь, вот и место по чину.
— А за мной зачем?
— Велено вернуть, а что за надобность, о том государь не сказывал. Видать, важное что-то поведать решил, — предположил он с наглой усмешкой, и его и без того небольшие глазки неприятно сузились еще сильнее, отдаленно напоминая прищур стрелка во время прицеливания.
— Ты, наверное, перепутал, — возразил я. — Я еще и грамотку Федору Борисовичу отдать не успел.
— А не надо ничего отдавать, — ухмыльнулся он. — Государь сказывал, теперь она без надобности, и уговариваться ни к чему. Опять же опаска у него за тебя — вдруг изобидят в Москве.
«Значит, был у Дмитрия тайный гонец из-под Кром, — понял я. — И теперь он не хочет, как мы договаривались, принародно оглашать свое милостивое слово к Годуновым, иначе потом никак не объяснить их смерть. Выходит, все мои старания впустую? — Но тут же одернул себя: — То есть как впустую? Грамота у меня, а я пока еще жив-здоров и даже достаточно упитан, так что…»
— Мой конь у воеводы во дворе, а грамотка оставлена в его покоях, — пояснил я.
— Надо бы забрать, — порекомендовал он и недовольно огляделся по сторонам. — А где Гуляй-то бродит? Он разве не с тобой?
— Так ты что, ничего не знаешь? И казаков моих не видел? — удивился я. — А как же ты тогда меня нашел?
— А что такое? — насторожился он. — Знамо дело, никого еще не встретил, ты первый. Нас государь пятерых отправил, чтоб тебя упредить да перед Москвой остановить. Кто в Серпухов подался, где вы с Гуляем объявиться должны были, ну а меня сюда, чтоб все пути-дорожки перекрыть. — И, вновь нахально осклабившись и демонстрируя крепкие желтоватые зубы с заметно выступающими вперед клыками, повторил: — Уж больно велика опаска за тебя у государя.
— Понятно, — кивнул я, собирая мысли в кучу и выстраивая дальнейший план действий. — Раз Дмитрий Иоаннович кличет, поспешим на зов. Сейчас я к воеводе, заберу шкатулку да скажу, что поеду помолиться к святым местам. Есть здесь поблизости какие-нибудь монастыри?
— Пока бродил, краем уха про Бобренев монастырь слыхал, токмо не ведаю, где он. Хотя постой, там же близ Оки Староголутвинский стоит. И близехонько, и в нашу сторону. — Он заговорщически подмигнул мне.
— Не пойдет, — быстро выпалил я.
— Отчего ж? — удивился Шерефетдинов.
— Оттого, что было проще сразу туда заглянуть, если б хотелось, еще до въезда в город, — нашелся я с ответом.
На самом деле возвращаться обратно было опасно. Где-то там в лесу, пускай и поодаль от монастыря, но не так уж и далеко, раз во время нашей переправы через Оку отчетливо виднелись его купола, был Гуляй.
Ушел ли из леса — бог весть. Скорее нет. Соображаловка у него работает так себе, а времени с моего исчезновения прошло всего ничего, поэтому он, скорее всего, еще сидит в лесу и думает думку: «Как быть дальше?»