Третий ангел
Шрифт:
— Мне придется решать проблемы с родителями моего мужа, не имея самого мужа. — Элли думала, что ее слова прозвучат шуткой, но в них явственно слышались слезы.
— Но Фрида обожает тебя. И это понятно.
— О, прошу, не надо выражать мне соболезнований. А то я расплачусь.
У дверей больницы они распрощались.
— Поцелуй его за меня, — улыбнулась Джорджи.
— Ты в жизни не поцеловала Пола.
— А я не о нем. Поцелуй того славного парня, что лежит около окна. У которого неприятности с ногой. — Она нерешительно глянула на подругу: — Ну, так я пошла?
— Иди. Я сама справлюсь
— Неправда. Его не было бы, если бы ты любила Пола. Но ведь это не так?
Элли снова обняла подругу, ей так не хотелось отпускать ее.
— Ты ошибаешься. Я действительно люблю его.
— Господи, что ты говоришь, Элли? — Джорджи была поражена. — Ты не говорила мне этого прежде.
— Но прежде я и сама не знала.
— Ох, эта чертова любовь, — проворчала она.
— Любовь тут ни при чем. Это все мое проклятое невезение.
И молодая жена стала медленно подниматься по ступеням лестницы.
Когда все разошлись, мать Пола словно лишилась последних сил. Дежурная принесла ей какие-то успокаивающие таблетки. Стало полегче, и она смогла включить магнитофонную запись. Палату наполнил весенний щебет птиц, и Элли замерла в дверях палаты. Однажды они сидели с Полом на лужайке недалеко от дома у сиреневой изгороди, и сейчас ей казалось, что тот час был самым важным событием в ее жизни.
— Фрида, — тихонько окликнула она.
Женщина печально подняла на нее глаза.
— У меня нет сил.
— Она две ночи не спала, — объяснил Билл.
Родители Пола вышли из палаты и отправились в приемный покой больницы, чтобы немного отдохнуть. Там постоянно находились запасные кровати с комплектом постельного белья и подушками. Все это предназначалось для близких, остававшихся на ночь с больными.
Элли, оставшись одна, тихонько сидела, прислушиваясь к птичьему гомону, записанному на пленку. За занавеской едва слышно похрапывал Роб, ему удалось заснуть. Тихий шум аппарата, подкачивавшего воздух, насыщенный морфием, в легкие обоих молодых людей, действовал успокоительно. Девушка сняла туфли, подумала о матери, только сегодня утром купившей их, сбросила жакет от праздничного костюма и, оставшись в блузке и юбке, примостилась рядом с Полом. Тот лежал с закрытыми глазами, с трудом втягивая в себя воздух.
— Хочешь, я расскажу тебе историю о цапле и ее супруге? — прошептала она мужу.
— Я знаю ее наизусть.
— Ничего ты не знаешь. Потому что понятия не имеешь о том, что с ним стало, когда он покинул свою земную любовь ради жены-цапли. Когда он отправился высоко-высоко, под самые небеса.
Она хотела было обнять его, положить его голову себе на сгиб локтя, но он застонал от ее движения, и Элли быстро отдернула руку.
— Знаешь, что сделала тогда его земная жена? Отрастила крылья и научилась летать. Она сделала это для того, чтобы увидеть своего супруга в последний раз и попрощаться с ним. И ничто не могло остановить ее. Потому что ее любовь была сильнее всего на земле, сильнее времени и сил разума. Но было слишком поздно.
Из глаз ее текли слезы. Она не хотела плакать, не хотела будить Роба, не хотела никого расстраивать. Чтобы успокоиться, попыталась приноровить свое дыхание к медленному дыханию лежавшего рядом Пола. Сегодня утром доктор сказал ей,
— Я не дам тебе уйти, — еле слышно прошептала она Полу.
— Я уйду… все равно.
Ей послышались эти слова? Или Пол на самом деле произнес их?
Она прижалась к мужу, изо всех сил стараясь не беспокоить его. Теперь ему нет нужды убеждаться в ее присутствии, он знает, что она всегда с ним. Так они и заснули рядом. Элли приснилось, что она в белом платье празднует собственную свадьбу. Ее босые ноги покрыты грязью, а взгляд устремлен на болота, расположенные совсем рядом. Но происходила свадьба в тот самый час, который и был назначен, она знала об этом и во сне.
Проснулась Элли оттого, что замерзла. За окнами было темно. Она тихонько встала, обойдя кровать, приблизилась к Полу и присела на стул. И вдруг увидела, что с пальца мужа на постель соскользнуло кольцо. Глаза его были широко раскрыты, устремленный в никуда взгляд застыл. За окном, в самом сердце огромного города, пели птицы. У Пола что-то заклокотало в горле, и она узнала тот звук, который тревожил ее еще во сне. Значит, оно настало, это время. Настал самый страшный момент. Из раскрытого рта опять вырвался странный звук, будто дыхание отлетало от Пола. Элли махнула рукой, пытаясь удержать его, но что-то проскользнуло между ее пальцами. И это «что-то» было таким призрачным, что ухватить его было все равно, что поймать неуклюжими ладонями луч света или струйку воды в темноте.
Местное кладбище находилось примерно в миле от дома у сиреневой изгороди. Все члены семейств Райс и Льюис были похоронены здесь. Позади кладбища тянулись поля, засеянные рапсом, а за ними низкие холмы, в которых когда-то подолгу гуляли Фрида с отцом. Последняя из их прогулок пришлась как раз за неделю до его смерти, и потому мысль о том, что ее сын обретет вечный покой именно тут, рядом со своим дедушкой, ее почти утешала. Подчас странные вещи могут утешить даже в страшном горе.
— Давай поступим именно так, — убеждала она свою невестку. В кронах высоких деревьев раздавалось воркование голубей. — Он был бы доволен.
На Элли было черное платье, позаимствованное у Джорджи, но она так сильно потеряла в весе, что его пришлось заколоть вдоль боковых швов булавками. Она и чета Райсов решили, что небольшая церковная служба будет проведена на кладбище, у свежевырытой могилы. Во время этой службы ее родители стояли по обеим сторонам от дочери, а всех друзей — своих и Пола — она попросила не приезжать из Лондона. Сестре она тоже сообщила о том, что церемония будет носить сугубо семейный характер. Пол так ненавидел разговоры о своей болезни, что она решила пощадить его и теперь. В Рединг приехала только миссис Дейзи Ридж, старый друг семьи, сопровождавшая ее горничная помогала пожилой даме подняться на холм. Поскольку миссис Ридж не имела близких, она считала Пола своим внуком и относилась к нему соответственно. А потому нынешний день оказался ужасным для нее, почти всю траурную службу она провела, сидя на кладбищенской скамье, не в силах стоять.