Третий день карнавала

Резанова Наталья Владимировна

Она оглянулась, недоумевая, поскольку в помещении не было пациентов и почти не было зрителей. Но здесь не были приучены возражать профессору. Сестра Херлихи, повинуясь его жесту, уселась на свободный стул спиной к Патрику.

Затем Сеголен взмахнул рукой, и раздался глубокий чистый звук. Я вспомнила! Про это я тоже читала. Другие гипнотизеры погружали пациентов в сон, концентрируя их внимание на каком-нибудь блестящем предмете. А Сеголен использовал камертон, гораздо больше обычных размеров. Он был подвешен над эстрадой, и Штейнберг сейчас по нему ударил.

— Спите, сестра Херлихи, — услышала я властный

голос профессора.

В своих выступлениях он утверждал, что людей, неподвластных силе гипноза, почти не существует в природе. Если дело и впрямь лишь во внушении, наверное, он прав. Хотя кое-кто среди врачей доказывал, что никто не может быть загипнотизирован против собственной воли. Во всяком случае, мне не хотелось проверять эту теорию на себе.

А сторожа, надо полагать, Сеголен погрузил в сон еще раньше, поэтому и говорил свободно.

Профессор выбрался со своего места и подошел к сиделке. Только сейчас я заметила, что в руке у него указка наподобие той, которой наша классная дама мамзель Бундт лупила учениц по пальцам. Но Сеголен бить никого не стал. Он коснулся указкой сестры Херлихи.

— Говорите. Говорите о том, что вы видели и слышали, но боялись сказать!

— Они живут во тьме, — монотонно произнесла женщина, — выбираются вместе с тенями. Тень — их плоть. Они гонятся за нами, они чуют страх. Им нужно, чтоб мы боялись. Страх — их еда. Выбираются и охотятся. Кто слышит, тех зовут. От них надо бежать…

— Кто они, сестра?

— Те, кто попали через прореху. Там все закрылось, заросло, они не могут уйти. Они прячутся. Им нужно есть.

— Довольно. — Профессор вновь коснулся указкой лба сиделки, и та умолкла. Голова сестры Херлихи упала на грудь, и я бы решила, что сиделка лишилась сознания, ели б не сонное сопение. А Сеголен перенес указку ко лбу сторожа.

— Теперь вы, Патрик.

— Они там, — Патрик как будто продолжал с того места, откуда его прервали. — Далеко уйти не могут. Человек открыл дверь, они сюда попали… убежище. В подвалах, в погребах. Где темно. Страшно. Они стерегут, зовут, бросаются.

— Кто они, Патрик?

— Темное Воинство.

— Достаточно. Сестра Херлихи и Патрик! Придите в себя. Так. Хорошо. Как самочувствие?

— Спать охота, а так вроде ничего, — проворчал сторож.

— Не жалуюсь, профессор, — отчеканила сиделка.

— В таком случае вы можете приступать к своим обычным обязанностям. Идите.

Когда за ними закрылась дверь, Сеголен сказал:

— Как видите, я исключил магнит из первоначального опыта. На результат это не влияет. Перемещение все равно происходит.

— Перемещение?

— Трансферт. Это же определенно болезнь, иначе определить это состояние нельзя. В наше время в вопросах гипнотизма бесноватые и магнетизеры должны уступить место врачам и физиологам. И как врач я определенно могу утверждать: вместо предполагаемого мошенничества я обнаружил психическую эпидемию, наподобие массовой одержимости в средневековых монастырях. Все опрошенные говорят одно и то же — пациенты и персонал, мужчины и женщины, образованные люди и выходцы из низов. Я специально вызвал на демонстрацию именно этих двоих. Сестра Херлихи — на редкость уравновешенная женщина, а Патрик — бывший солдат, он вообще ничего не боится. Тем не менее они выказывают все признаки детских страхов: боязнь темноты, привидений,

голодных чудовищ. Патрик не первый, кто упоминает Темное Воинство из детских сказок. Еще троллей и гоблинов нам здесь не хватало!

— Профессор, вы все прекрасно сумели объяснить, зачем же я вам понадобилась?

— Затем, что все еще не ясно, что именно подтолкнуло распространение этой эпидемии. И, возможно, ваши штудии относительно истории здания окажутся полезны.

— Хорошо, попробуем это исследовать. Только скажите — что в точности кричала несчастная Мартина Ламорис перед смертью?

— То же, что твердят остальные. Что ее преследуют призраки.

— Это не совсем так, — доктор Штейнберг, все время молчавший, позволил себе вмешаться. — Я расспрашивал очевидцев. Она кричала, что должна спастись от теней.

— Какая разница? — спросил профессор.

— В данном случае принципиальная. Но прежде, чем изложить свою версию, я предпочла бы подняться на второй этаж.

— Ко мне в кабинет?

— Нет. В круглую гостиную.

Пациентов уже увели из гостиной, и прежде чем мы расположились там, профессор велел Либби принести чаю. Ее саму к чаепитию он не пригласил.

— Итак, слушаю вас.

— Я слушала двоих опрошенных, и оба твердили, что боятся теней, что тени их преследуют. Остальные, по вашим словам, говорили то же самое. Доктор Штейнберг, рассказывая о своих подозрениях, упоминал игру теней. Поэтому я и решила, что имеет место какая-то хитрая подсветка, использование потайных фонарей. И обе смерти произошли в сумерки, когда тени длиннее всего.

— Это так.

— Во многих языках слова «тень» и «призрак» являются синонимами. Поэтому вы решили, что опрашиваемые боятся привидений. Однако они дали точное зрительное описание того, что их страшило. Тени.

— К чему вы клоните?

— Сто лет назад в этом доме проводились магические сеансы. Я знаю, как вы отреагируете на эти слова, и не больше вашего имею почтения к мистике и оккультизму. Но вспомните тех, кто, полагая, что идет по этому пути, — Альберта Великого, Парацельса, Месмера — они совершали открытия, интуитивно, ошибочно, случайно! Что если Фамира именно так — ошибочно или случайно — приоткрыл вход в иные, тонкие планы бытия, невидимые нашим глазам? То, что ваши подопечные называли прорехой или дверью. И обитатели этого тонкого плана бытия попали сюда, в наш мир. А поскольку дверь была открыта случайно, она захлопнулась. И вернуться обратно они не могут. Предположим также, что на нашем плане бытия они могут существовать только в некой двухмерной форме. Как тени.

— Тень их плоть, страх их еда, — процитировал Штейнберг.

— Естественно, подобные создания не могут питаться обычной пищей. Им нужны для укрепления, скажем, сильные чувства. А самым сильным, как известно, является страх.

— Ну, знаете! — сердито сказал профессор. — Это похлеще измышлений спиритов про эктоплазму.

— Не стану спорить. Но взгляните: после сеансов Фамиры виконтесса, особа и без того неуравновешенная, начинает испытывать приступы панического страха. Настолько сильного, что хочет покинуть собственный дом, цитирую: «боясь собственной тени». Затем она приглашает Пелегрини. И обретает умиротворение после того, как обустроена эта комната. Что вы можете сказать о ней?