Третий источник
Шрифт:
– Серега, бляха-муха! Нашел о чем с утряни спрашивать. Ты бы еще спросил, почему я машину себе не куплю!
– Этот всплеск эмоций исчерпал и так далеко не безграничные силы, и Толяныч вновь погрузился в воду.
– Ладно, ладно, остынь. Короче, Мурзику я уже позвонил - он ждет нас к семи.
Крот протянул руку за пределы видимости, и, словно фокусник, извлек еще одну бутылку. Смачно хлопнула вдоль по коридору пробка. Следующим фокусом Серега извлек стакан, осторожно налил, напился - а-а-ах...
– Вот за что я люблю шампанское,
– Начал он, довольно улыбаясь.
Толяныч лениво плеснул рукой:
– А почему, собственно, ты звонил Мурзику, а, братан?
– Слюна под воздействием шампанского перешла наконец в более-менее жидкое состояние. Толяныч плюнул и сморщился от отдачи в затылок.
– А потому.
– Серега еще раз наполнил стакан и поставил пустую бутылку на пол.
– Потому, что Мурзик, во-первых, живет в соседнем доме с этими твоими людоедами. Во-вторых, Мурзик - наш человек. А в-третьих, он же цыган. А кому ж, как не цыганам, во всякой чертовщине разбираться.
– А сейчас сколько?
– Чего? Шампанского? Это, брат, вполне философский вопрос.
– Времени...
– А-а-а...
– следующий стакан с шипением опрокинулся в серегину глотку.
– Почти четыре.
– Ночи?
– Дня.
– Как там погода?
Крот уже начал блестеть глазами:
– Да достал ты меня! Хорош в блевотине плавать - вылазь давай.
Толяныч посмотрел ванну. Ну и не такая уж блевотина, а в пене так и вообще не видно. Крот по-братски протянул ему полстакана пузырьков и янтаря. Толяныч охотно выпил:
– Не хочу.
– Шампанское бродило в голове подобно паломнику в пустыне. Он поерзал, устраиваясь поудобнее.
– Водка есть?
– Вылезай, сука!!! Вот, блин, огрызок - ему теперь водки подавай!!! А бабу не хочешь?
– А есть?
– проявил Толяныч слабый интерес.
Состояние легкой подвешенности облегчало жизнь. Пузырьки шампанского поднимались со дна желудка - Толяныч очень хорошо представлял себе весь процесс, словно смотрел внутрь себя через узкое темно-зеленое горлышко: пузырьки уже проникали в пищевод, а дальше непостижимым образом накапливались под черепом как бы слегка щекоча мозг. Голова была легка. А если бы дирижабль надуть с помощью шампанского, он полетит?
– Вылазь, говорю. Жратва готова.
– О! Это дело! Уже иду.
– Толяныч бодро вскочил - Ох, бляха-муха!!!
– В голову прилила кровь, лучше б она этого не делала. Он схватился за душевой шланг, в первую очередь ища поддержки.
– А все-таки, водка осталась?
– Осталась, осталась. Мойся давай - смотреть на тебя не могу.
– Не смотри.
– и Толяныч сделал вид, что опять садится в пену, из которой был рожден несколько секунд назад. Не только сделал вид, но и какой-то миг был готов действительно рухнуть.
– Ох... Мама! Роди обратно!
Кротельник плюнул в сердцах и, выматерив его последними словами, захлопнул дверь. Пришло пересилить себя и действительно вылезать. В коридоре сидела
– Ах ты, моя умница, ах, моя разумница!
– сипло похвалил Толяныч кошку и облачился. С кухни доносился запах съестного и пение Крота.
– ...Знаешь, за что хочется выпить?
– навалился через некоторое время на столешницу локтями Толяныч, наливая себе водки.
– Ну?
– Заинтересовался Серега, подался вперед, словно ожидал услышать небывалое откровение.
– Просто так. Давай за это и выпьем... Кстати, а куда девчонки подевались?
– Ушли. Сначала Светка на работу отчалила, а Ольга осталась. Вы там еще покувыркались, потом она тебя в ванную потащила. Ну вы дали джазу! Целый концерт закатили. У меня голова была, как торшер, а ты еще и того... Уж она-то повизгивала. Молоток! Ладно, давай еще маханем. И как ты об эти мощи не оцарапался?
– Сам Крот издавна отдавал предпочтение плотным и крепким бывшим спортсменкам.
"Значит все-таки Ольга" - отметил про себя Толяныч и попытался вспомнить хоть что-нибудь. Бесполезно. Это даже не сбой, это провал в памяти.
– Нормально не поцарапался. А что же ты, сучок дранный, мне малютку поломал?
– припомнил он.
– Так ведь ковра у тебя нет - вот и получилось. Мы ж со Светкой не в петушином весе, понимать надо. Матрас я заклеил, а вот основа... Не бжи, Родригес, я тебе с какого-нибудь рейда новую принесу. А может и ковер заодно.
– Ты добрый, Серега.
– С Кротом Толяныч дружил аж с четырех лет и имел возможность оценить, каков из него добытчик. Отличный!
Они посидели немного, маханули еще по одной за дружбу, и Серега сказал, что пора собираться. Тем более, что Мурзик любил точность. Не очень-то это характерно для цыгана, но такой вот он, Мурзик.
3.
– Вай мэ! Какие гости!
– Мурзик ослепил друзей золотой улыбкой в тридцать две коронки.
– Женщина, выйди сюда!
– Позолоти ручку, красавчик, всю правду тебе скажу...
– В прихожую с улыбкой вплыла теть Маша, и стало гораздо светлее пропорционально количеству наличного золота. Шелковая пижама с драконами издавала шуршание, словно опавшие листья в осенней Битце. Первым в ее объятия угодил Крот.
– Хотя тебе, кобель, и говорить нечего. И так вижу, что жену спровадил.
– Да за что же ты меня так не любишь, теть Маш!
– Притворно залебезил Серега.
– А за что мне тебя любить? Пусть тебя девки любят, а жена ничего не видит. Все-то ты, кобелина, не нагуляешься никак. Вот соберусь к матери твоей в гости - все ей расскажу!
Тем временем Мурзик обнял Толяныча за плечи:
– Ай, гость дорогой, вспомнил-таки старика. Ну, здоров, мужик, здоров!
– конечно Мурзик преувеличивал свою старость. В свои пятьдесят шесть он еще вполне мог и мешки с цементом потягать, и девчонку окрутить, да и проплясать всю ночь мог наверняка.