Третий источник
Шрифт:
Потом звезды упали. Сначала по одной, потом по другой, а потом все сразу обрушились на него, в него, сквозь него. Дождь звезд падал из моря звезд в "никуда", а Фантик был в этом "нигде", и оба они были там, а она накрепко привязала его к "здесь" пуповиной себя и пуповиной его...
А впереди уже можно что-то разглядеть...
Можно.
Можно,
Ближе.
Еще!!! Ну!!!
Вплотную...
И весь мир разорвался на куски.
И все море разорвалось на куски.
И все звезды разорвались на куски.
И Фантик тоже - на куски, но тут же возродился, и снова на куски...
Он рвался и собирался, разлетался и скапливался, плавился и принимал форму, и вновь бросался вперед. И чертенки метеорами падали на траву, а Фантик рухнул последним, разбросав ватные ноги, и опрокинулся навзничь.
Это было похоже на смерть...
Да не на что это не похоже!!! Это жизнь, браток!
***
Утро наступило как-то уж больно сразу.
Только-только прикрыл глаза, раскрыл - а оно уже тут как тут. Трудно сказать что-нибудь определенное, тем более, что его личное утро оказалось запутавшимся в густых рыжих волосах, смешно щекотавших ему нос тоненькими лучиками солнца.
Фантик улыбнулся и еще глубже зарылся в эти восхитительные дебри, постепенно приоткрывая глаз, затем второй, и прямо нос к носу столкнулся с нехилым таким паучищем, прижившимся в этой рыжей сельве по соседству с первыми тоненькими ниточками солнца и нагло пялившимся на него зеленым глазом. Сидит себе, бляха-муха, и в ус не дует. Не, не в ус, а куда там дуют пауки. И прямо у Лизы на шее, там, где забавный пушок переходит уже в настоящую шевелюру. Лапками обхватил.
А она тоже ни во что не дует, а спит спокойно, как у себя дома.
Толяныч совсем уж широко открыл глаза, полностью возвращая себя в реальность и обнаружил, что это не паук, невесть как забравшийся в их утро, не сон на грани пробуждения, а просто объемная гелиевая татуировка. Но как натурально заделана!
– Ну дает подруга! Не соскучишься.
– Ухмыльнулся он и чмокнул паука точно
Паучок дернулся, было, но Толяныч, не давая ему опомниться, пощекотал щетинистым подбородком по брюшку и ниже - между лопаток. Лиза смешно передернула плечами, и паучок зашевелился, как живой, а Толяныч добродушно лизнул его в глаз изумрудного цвета, и не успел даже понять, как получил ответ.
Лиза ловко перевернулась, а в ее глазах резвились совсем не сонные чертенки.
– Ах ты Лиза-подлиза...
– Как ощущения, Фант? Как внутреннее самочувствие?
Толяныч прислушался к себе, к своей, вчера еще такой дохлой и холодной половинке - вроде бы все Окей, все в норме. Тогда он выпростал голову из-под покрывала и огляделся. Черт бы побрал это утро! Как лихо оно наступило. Вон уже и нудисты голяком шастают. Товарищи, стриптиза не будет!
Он вскочил:
– Да вроде бы... Нет, боюсь сказать.
– Боишься? А я думала, что ты ничего не боишься.
Лиза потянулась, и покрывало невзначай сползло на сторону. У Толяныча аж захватило дух, но верный брат-сосед перехватил инициативу:
– Боюсь - скажу, что все тип-топ, и ты исчезнешь... навсегда.
– Он отвел глаза и прижмурился на солнце.
– Не бойся. Не исчезну.
– Да?! Тогда порядок!
– Он еще пожмурился, впитывая ласковое тепло, но одна мысль заставила светило чуть померкнуть.
– Вот только про Источник я так ни черта так и не помню.
– И посмотрел на ее реакцию.
Лиза улыбнулась, словно сытая кошка, откинула рукой волосы со лба, ничуть при этом не торопясь скрыть собственную наготу:
– Это неважно, Фант. Главное, что ты в порядке.
– И лукаво прищурилась.
Толяныч просиял:
– Да? Тогда...
– Он выдержал эффектную паузу.
– Едем ко мне! Вопросы, пожелания, возражения не принимаются! Все завтра. Матрену заберем, и вперед.
Она окинула его настолько откровенным оценивающим взглядом, что руна снова мягко толкнулась в живот. Рассмеялась:
– Уверен? Ну, тогда конечно едем.
Москва 2002