Третий источник
Шрифт:
– Давай теперь на Даниловское кладбище. Надо бы эту руку хоть похоронить по-человечески.
Крот не возражал:
– Слушай, Фант, я тебя временами вообще перестаю понимать. И охота тебе возиться со всякой дрянью? Не проще ли на свалку выбросить, или опять же в реку?
– Сам напросился со мной кататься.
– Все, что Крот только что высказал, наверняка имело под собой веские основания, но в голове пока не укладывалось, а лишь отзывалось недовольством "соседа". Наполняется опять, родимый.
– Так что не выступай, а давай жми.
И Серега дал.
Старое Даниловское кладбище располагалось
Само кладбище укрылось как бы в тени эстакад и транспортных развязок, сохранив для себя и немногих посетителей этакий зеленый уголок. Здесь давно уже никого не хоронили: ограда покосилась, асфальтовую мостовую не меняли уже лет этак с десять, и она причудливо пучилась, безнадежно пропуская сквозь свою серо-черную грудь стрелы бурьяна. Но пройти было можно - к церкви Николы-Мученника вела вполне хоженная дорожка, которую добрые прихожане выстлали обломками железобетонных плит. Вокруг кладбища плотно толпились двадцатиэтажные дома барачного типа. Здесь же проходило кольцо надземки.
– Ну, и чего это мы сюда приперлись?
– Поинтересовался Крот, паркуясь у опоры эстакады прямо напротив ворот кладбища.
– А другое подходящее место поблизости ты знаешь?
– Нет.
– Вот и я нет. У меня здесь дед с бабкой похоронены. И церковь действующая есть. Здесь и прикопаем нашу добычу - в освященной земле.
– Твою. Твою добычу.
– Сплюнув, уточнил Крот, и полез из Жигуля, продолжая бормотать что-то матерное.
На кладбище Толяныч первым долгом зашел в церковь. Он не очень представлял, как проводят похороны - умерших давно уже не придавали земле, а успешно кремировали, причем Толяныч подозревал, что кремация проходит прямо на мусоросжигательных заводах, коих в Москве насчитывалось около десятка. Оставлять же котелок батюшке или ставить пузырь водки могильщикам было стремно: если из чистого любопытства кто-нибудь заглянет во внутрь, то недолго и в кутузку загреметь. Значит придется все сделать самому, можно еще положиться на интуицию. Что ж, раз уж Крот твердит, что здесь не все чисто, значит, поиграем в мистику.
Разоспавшуюся Матрену оставили в машине. Странно, но ни ему, ни Кроту сон вообще не шел ни в один глаз. Наоборот, после двухдневных возлияний и бурной ночки, оба чувствовали себя как парниковые огурчики. Пусть и зеленые, зато свежие.
В такую рань в церкви никого еще не было, кроме шустреньких старушек, больше похожих на рослых мышей. Толяныч поймал за рукав одну из них и купил пару свечей, маленькую икону Николы-Угодника, к которому почему-то относился с симпатией с самого детства, и серебряный крестик. Зачем нужен крестик, он не задумался, с похвальным стремлением следуя своему наитию. Потом долго петляли, углубляясь
Найти укромное место оказалось довольно сложно сделать - кругом, тут и там, прямо на могилах обосновались бомжи, и многие огороженные холмики были превращены в настоящие дома с целлофановой крышей, обложенные слоистым пластиком от телевизионных коробок. Дома сливались в поселки по непонятной стороннему человеку клановой принадлежности. Обитатели смотрели на них с нехорошем интересом, словно на зуб пробовали, но не приставали, хотя Толяныч прятал на ходу довольно приличную пачку наличных чипов - по пути он размочил полученную от Крота карту и обменял сотню "евриков" на эл-рубли.
Наконец набрели на свободный от поселений участок под толстенной покосившейся вербой. Толяныч подобрал довольно острый обломок палки и стал ковырять землю. Крот не спеша курил, сплевывал, но вертел во все стороны головой. Видно было, что при всем своем небрежном выражении лица и развязной позе, чувствует он себя здесь неуютно. Еще бы - в каких-нибудь полста метрах обосновалась приличная колония, настоящий бомжатный город.
"Как бы они потом не раскопали нашего захоронения." - Толяныч сделал вид, что занят уборкой могилки, заодно глянул, кому это он такой подарочек подкладывает. Лауреата звали исторически - Скобелев.
Ямка была готова, он положил туда котелок, предварительно сунув внутрь иконку и просфору, выпрошенную у той же старушки за отдельную плату в двадцать чипов. Засыпал импровизированный гроб землей и вдавил в землю поверх него крестик. Все, можно идти. Пакет бросил на ближайшую кучу мусора.
– Пошли, Серега.
Назад они возвращались той же дорогой - Толяныч хотел еще зайти в церковь, поставить свечку. Тут-то и заступили им дорогу четверо немытых, но здоровых мужиков. Исходящее от них амбре чуть не отбило у Толяныча всякую охоту и возможность обонять вообще. Один держал в руках лопату с блестящим от частого употребления штыком, у другого имелся в наличии прут из могильной ограды в виде копья, остальные держали на виду ножи довольно внушительного размера.
Толяныч огляделся - никого из посетителей и рабочих поблизости не наблюдается, зато со стороны бомжатного городка пялится не одна пара глаз. Потер ладони - шчих-шчих - и ворохнулась внутри загнанная в глубь до поры до времени злоба, словно в душе оплавился какой-то предохранитель. Таких вспышек Толяныч всегда боялся, злоба была холодна и очень-очень расчетлива, и двигался в таких ситуациях он очень быстро, так, что частенько мысль не поспевала за мышечными реакциями.
– Бабки, резче!
– Просипел детина с лопатой.
– И шмотки. Уроды долбанные. А то здесь и закопаем.
Про наган Толяныч даже не вспомнил. Рванул из рукава Мышонка.
"Ссышь, когда страшно?..." - мелькнуло в мозгу.
На Мышонка, приплясывающего в руке, никто не обратил ни малейшего внимания. Толяныч оценил ситуацию и подумал, что выстоять против четверых на таком маленьком пятачке будет трудновато, если не сказать большего, и подумал, вернее вспомнил... О Матрене! Девочка в машине, как же она?!! И ярость окончательно залила голову. Сейчас он готов был убивать, как тогда в Сарашагане - после накачек и анти-страха.