Третий модификат

Щербаков Александр Александрович

– Чего уж там!
– говорю. Пошли. Только как мне обращаться-то к этому вашему "модификату"?

– Сами почувствуете, - отвечает Чекмарев.
– Образуется.

Ввалились мы всей ордой в чей-то кабинет, написал мне Чекмарев на бумажке номер - я эту бумажку где-то храню, - и я дрожащим пальцем этот номер набираю: не вмещается в разумение ситуация. Я сам себе звоню - ну надо же! А народ уставился на меня, как дикари на бубенчик.

Набираю. Там снимают трубку.

"Можно Александра Петровича?" - говорю. "Я у телефона", - слышу. И мой голос, и не мой. "С вами говорит Александр Петрович Балаев", - выпаливаю. И тут телефон как взрывается!

"Санек, привет!
– слышу.
– Наконец-то!

То-то я слышу - вроде голос мой и вроде не мой! Ты откуда, дорогое ты мое животное?" - "Да из комитета, говорю.
– Дипломчик на открытие тут мне вручили по твоей милости".
– "Это на какое?" - слышу. "А у тебя что, не одно?" - спрашиваю. "Санек, дорогой! Где это видано, где это слыхано, чтобы у нас с тобой открытия считали не на кучки, а на штучки? Заявочки четыре там лежат. Да пять с твоей руки, итого девять. Не боись, Госкомизобр у нас не соскучится! Не томи! Что прошло?" "Вязкая извратимость нейтрона", - говорю. "А!
– слышу.
– Как тебе? Во нрав?" - "Как сказать, - говорю.
– Штука-то во! Да не слишком ли круто ты мне ее поднес?" В ответ хохот. Довольный. Мой.

"Поднесено в балаевском стиле, - слышу.
– Будет что вспомнить! Разве не наш принцип?" - "Да я не про стиль. Я про существо вопроса".
– "Существо, Санек, только начинается. Я прикинул: годовой эффект - шестьсот миллионов рублей. Ты только представь, как будет выглядеть энергетика через десяток лет, если широко двинуть это дело..." - "И не про то я. Я об авторстве". "А что об авторстве? Не понимаю..." - "А то, что диплом на мое имя выписан".
– "А на чье же, Саня? Извини, не доходит".
– "Но я же, - кричу, - к этой вязкой извратимости никакого отношения не имею!" В трубке помолчало, а потом слышу:

"Слушай, свет ты мой зеркальце, ты глубоко вдохни, поди снов пять-шесть посмотри, поостынь, а потом на свежую головку подумай и брякни мне потолкуем. А тем временем, чтобы я не скучал, скажи, чем у тебя кончилась та история с несимметричными тетралями? Сдыхаю от любопытства. Имей в виду: я этого дня ждал, как Ромео Джульетту под балконом, не столько из-за нас с тобой, сколько из-за тетралей. Так что там?" - "Они макроквантованные оказались, - говорю.
– Во вращающемся поле псиквадрат". "Макроквантованные?! Во-он оно что! А ты по Джонсу-Кэрри пощупать не пробовал?" - "Пробовал, - говорю.
– Еще как пробовал. Плотности не хватает".
– "Ах, ты ж, золой по пеплу!
– слышу.
– А если толкнуться в ЦЕРН на "Хлопушку?" - "Ты что несешь!
– вопию.
– "Хлопушка" на десять лет вперед по часам с минутами расписана. Кто нас туда пустит?" - "А вот это моя забота, слышу.
– Не печалься, ступай себе с богом. Чекмарев там у тебя?" - "Да. Здесь Чекмарев".
– "Слушай, Саня, великая к тебе просьба. Вразуми ты его нашей вещественной дланью, да поувесистей. Век тебе обязан буду. Третий месяц ему талдычу - расширь мне континуум правей горизонта событий, а все как об стенку горох. Без этого - бьюсь-бьюсь - не справляюсь, а одна моделька наклевывается - пальчики оближешь. Одно из двух: или пусть он мне интерфейс реконструирует, или пусть готовится к товарищеским оргвыводам".

– Что? Об что речь?
– Чекмарев у меня над пробором шепчет.

А на меня от этих слов таким родным повеяло, таким родным! Вы не поверите, чувствую - сейчас заплачу от нежности.

– Цыть!
– говорю.
– Сейчас восчувствуешь, - говорю.
– "Санек, - говорю, это я не тебе, это Чекмареву. Санек, - говорю, - как смотришь, если мы в чекмаревские узоры перестанем челом биться, а потолкуем один на один в минимальном коллективе? Скажем, лебедь и щука, а рака выдвинем в президиум, пусть там зимует". "Самое то!
– слышу.
– Только я ж тебя, попрыгунчика, знаю как облупленного. Наобещаешь, а сам куда-нибудь

смоешься, ищи тебя потом, свищи".
– "Клянусь Галилеем!
– говорю.
– Завтра не выйдет, послезавтра тоже, а ужо во вторничек после обеда звони - я вся твоя".
– "Сам звони, - слышу. Но лучше в среду. У меня тут профилактика намечается небольшая. Главное, чтобы ты понял: не один ты на свете, а имеет место тесное балаевское стадо повышенной проходимости. Сечешь?" - "Пока не очень, - отвечаю.
– Не вмещаю. Уж ты прости".
– "За прощениями ступай к митрополиту, - слышу.
– Прощения это по его части. А нам с тобой приличней бы поупражняться во взаимопонимании на базе обоюдной выгоды и процветания той самой экспериментальной физики, в любви к которой ты, ваша светлость, на каждом столбе расписываешься".
– "Так и быть, - говорю.
– Возьму пару уроков у Владиславовича, который Аркадий", - говорю. "Этот Тарталья тебя научит! слышу.
– Ты же по этой части безграмотней носорога! Скажи спасибо, что я за тебя поднатаскался, и без моего посредничества в диспуты не встревай. Говорю как самому близкому в мире сапиенсу. Кстати, привет ему передавай, он, поди-ка, тоже там крутится. Общий поклон". Отключился.

Я сижу, тупой-тупой, как синантроп мамонта умявши, слова выдавить не могу. А Пентина компашка плавает на верху блаженства.

– Как посмотрите, дорогой Александр Петрович, если мы отредактируем заключительное коммюнике следующим образом?
– приступает Владиславович к победному обволакиванию моей персоны.
– Первоначальная чувственная реакция прототипа носила резко отрицательный характер, но по мере убедительного представления фактов смягчилась и склоняется в сторону образования взаимно приемлемой платформы для переговоров.

– Ой, мужики!
– отвечаю.
– Вы, по-моему, наглейшим образом пользуетесь моей слабостью к эксперименту - это раз. Примите живейшие поздравления от невинно пострадавшего - это два. А в-третьих, дорогой Аркадий Владиславович, некая часть меня, явно лучше вам известная, настойчиво советует не беседовать с вами без ее участия. И остальная часть склонна признать совет весьма разумным. Вопрос об авторстве на открытие "Вязкая извратимость нейтрона" впредь до выяснения всех обстоятельств, считаю, остается открытым. Вас устраивает?

– Более чем, - отвечает мне Пентя.
– Более чем, Санчо дорогой ты мой! Я в тебе не ошибся. А представляешь, что было бы, если бы на твоем месте оказался какой-нибудь дондук? Без чувства юмора!

– Ну насчет юмора, - говорю, - вы, по-моему, несколько пережали.

– А мы тут ни при чем, - объясняет Бахметьев.
– Понимаете, как бы мы к вам ни приставали, полного портрета для психоцифрового двойника получить все равно не удается. А чем дыры латать прикажете? Собственными домыслами? Вот тогда вы были бы правы, твердя, что имеете дело не с самим собой. Поэтому мы поступили по-другому. На основании снятой с вас базы данных изготовили две матрицы: "Балаев-один" и "Балаев-два" - и поручили им совместно составить модификат "Балаев-три", восполняя недостачу собственными, то есть вашими, а не нашими, представлениями о вас. "Третий модификат" в этом смысле - при полном отсутствии нашего произвола - это некоторым образом тот Александр Петрович Балаев, каким вы хотели бы себя видеть. Это существенная подробность. А потом, когда "Б-один" и "Б-два" выработали драйвер вашего образа, мы влили их в образующийся модификат. Простейший технологический прием, а как действует! Оцените.

Ой, а который час? Уже без двадцати? Я же в совет на защиту опаздываю!.. Доскажу, непременно доскажу. Или лучше вот как сделаем: позвоните вот по этому номеру, мы там с Саней-3 Саню-4 намозговали именно на случай, когда у нас затык по времени. Так как? Запишете номерочек?