Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы)
Шрифт:
Со временем некоторые проказы эльфов обрели в мифологиях самостоятельное значение, уже не связывавшееся с этим народцем. У некоторых славянских племен душа умершего в виде безобидного карлика по имени У боже являлась к его родственникам в расчете на угощение. Венды стали почитать блуждающие огоньки (Блудне Свечки) как души умерших. Лесного духа-дразнилку, принимающего вид местности и совершенно непредсказуемо устраивающего прохожим и проезжим то, что они потом называют приключениями, славяне стали почитать под именем Сиксы. Скотты и пикты объединили тех и других: их дух—дразнилка Спунки оборачивался блуждающим огоньком и увлекал путника в болото. Так же поступала славянская Лауме, занимавшаяся еще и кражами детей. С их озорными или злыми кознями было под силу совладать только покровительницам путешественников — таким, как Бентс или Гузе, незримо сопровождавшим путников через дикие и мрачные местности. Впоследствии из этих верований родился общеславянский Огневик — лесной дух, зажигающий по ночам огоньки, «шагающие» по верхушкам цветов.
Баварский дух Экеркен скакал по проселочным дорогам в виде дубового корня, переворачивая
Как у людей, у эльфов есть «народности», различающиеся формой и цветом одежды, например, вместо обычного колпака с бубенчиком на голове у эльфа можег быть цветок наперстянки или ландыша. Чародейством они далеко превосходят своих черных собратьев. По преданиям ирландцев, называющих их клюрикаунами, эльфы — отличные башмачники и скорняки. Шотландцы и датчане полагают, что у них есть чему поучиться строителям и архитекторам. Ирландцы, датчане и швейцарцы считают эльфов непревзойденными скотоводами (что указывает на время возникновения этого цикла легенд), а эльфинь — пряхами и рукодельницами. Материалом для их изделий служили летающие паутинки. Кожевенное и прядильное производство было важной статьей славянской и кельтской экономики, сырьем мастеров обеспечивали скотоводы. Кельты обожали яркие расцветки, и именно такими радужными, под стать одеяниям друидов, выглядели наряды их эльфов, а потом и фей. Даже крупица знания эльфов делает человека могущественным мудрецом. Таким мудрецом прослыл, например… второй царь римлян Нума Помпилий, постоянно пользовавшийся советами нимфы Эгерии, подобно тому как Зевс неукоснительно следовал советам Метиды.
по-видимому, нимфы первоначально были эльфинями (Дюймовочками) и, следовательно, относились исключительно к светлой разновидности (черные эльфы жили сугубо мужской компанией). С развитием мореходства некоторые народы вспомнили об их третьем разряде — темных — и возродили его к жизни, но теперь уже в виде водных эльфов, живущих в Стране вечной молодости под морскими волнами или в любом болоте, реке, озере и наделенных некоторыми чертами белых. Они нередко поднимаются над морем и резвятся в воздухе, оградив место своих игр семью кругами радуги. Эти ангелоподобные существа назывались в Индии сиддхами (совершенными, святыми, — отсюда имя Будды: Сиддхартха) и очень напоминали туатов, живущих под холмами. Индийцы отождествляли радугу с гандхарвами, чьей женской ипостасью были апсары — сперва духи, «вышедшие из вод» (таково значение этого слова), а позднее — небесные танцовщицы. Когда корабль пересекает радугу и входит в круг эльфов, те делаются видимыми (как если бы колпак одного из них перешел в руки человека), но, заметив нарушение своих границ, тут же отправляют корабль на дно.
Однако это вовсе не означает, что люди гибнут, хотя утопленников считают добычей водяных эльфов, требующих обязательной ежегодной жертвы. Стоит лишь преодолеть сравнительно узкий слой воды — и человек вновь может дышать полной грудью, наслаждаться зеленью деревьев и красками цветов, прогуливаться по анфиладам подводных дворцов. Только время там течет по-другому. Когда такой пришелец, проведя день — другой среди эльфов, возвращается к себе домой, он неизменно обнаруживает, что в мире людей минуло три месяца или три, семь, девять лет — в разных мифах, сказках и легендах по-разному (эти числа связаны с фазами луны). Его никто не узнаёт, разве что любимый пес, и отныне он уже навсегда принадлежит «иному миру». Вот пример из ирландского эпоса: «Оставайтесь здесь, — сказала им королева, — и время не коснется вас. Каждый сохранит свой нынешний возраст, и ваша жизнь будет вечной…» Послушавшись искусительницы, мореплаватели «пробыли на этом острове три зимних месяца; но это время показалось им тремя годами». К чему может привести такое легкомыслие, живописует сага о другом мореходе, прибывшем после подобной отлучки в родимые края: «Едва коснулся он земли Ирландии, как тотчас же обратился в груду праха, как если бы его тело пролежало в земле уже много сот лет». Как видно, шутки с «иными мирами» к добру не приводят. Царящее там «мифологическое время» поразительно и совершенно необъяснимо напоминает время, текущее в стремительно летящем космическом корабле, — в полном согласии с теорией относительности…
Круг хоровода, круг радуги, круги по воде от нырнувшего в нее человека — не напоминают ли они «круги камней» фоморов и друидов? И не из них ли зародились спирали древних орнаментов? Ведь круг — это та же спираль, только с нулевым шагом.
Связь между этим миром и потусторонним, поясняет К. Иеттмар, «осуществляется главным образом через озера и пруды. Тот, кто отваживается броситься в них, тем самым переправляется в иной мир… В этих глубинах живут и боги, а не только властитель мертвых…». В это верят многие племена Гиндукуша. По мнению кафиров, «небо не расположено над землей, а постепенно начинается там, где заканчивается горная долина, в зоне чистых горных вершин и снегов. Озеро, лежащее под самыми альпийскими лугами, считается родиной богов. Здесь растет также то могучее дерево, которое является символом людей и богов. Река соединяет небо со средней зоной, где живут кафиры, и с царством мертвых близ выхода из долины». Их священное озеро (сур) носило два имени — Сюджум и Судрем.
Точно такие же поверья и точно
Писатель, профессор Дерптского университета А. С. Кайсаров, подытоживая изыскания XVIII века по части мифологии (в том числе и изыскания Ломоносова), присоединяется к мнению своих предшественников, что русалки — это «русские нимфы, или неяды». Второе уточнение, прозрачно намекая на греческих наяд, подчеркивает в то же время, что эти существа вполне могли обходиться без пищи.
Однако наяды почти никогда не причиняют людям зла, а русалки — сплошь и рядом. Наяды внешне ничем не отличаются от обычных женщин, отчего частенько вовлекаются в греховные шалости с богами. Русалки же имеют несчастье быть обладательницами рыбьего хвоста вместо ног, тщательно ими скрываемого (такая анатомия была у греческих сирен; встречается хвост и у некоторых двуногих фей, но у них он не рыбий). Наконец, наяды принадлежали исключительно к слабому полу, подобно тому, как черные эльфы — к сильному, тогда как русалки… Было время, когда русалки подразделялись на женщин и мужчин, лишь потом они утратили свою вторую ипостась — примерно в начале прошлого века или чуть раньше.
А совсем в глубокой древности водные духи были мужчинами. Причем вполне безобидными — как наяды. «Водяные люди» африканского племени калабари и сегодня «готовы помочь любому, кто принесет им дары побогаче», — свидетельствует Б. Дэвидсон. В Богемии и Моравии такой «русал» носил имя Водник. Этот пожилой длиннобородый мужичок с зелеными зубами и зелеными волосами из тины, выбивающимися из-под зеленой шляпы, обитает в реках и морях и весьма опасен для купающихся девушек, хотя от него можно отделаться принесением в жертву черных животных. Его шведский аналог Стрёмкарл (Речник) — изумительный музыкант, способный запустить в пляс все подводное царство, как и Садко в чертогах Морского (а на самом деле озерного) царя. За определенную плату — черного ягненка или белого козленка — он может обучить своему искусству любого желающего. Норвежцы поклоняются духу водопада и называют его соответственно: Фоссегрим. Венды, особенно в Лаузице (славянской Лужице), почитали женского водяного духа (как правило, стирающего в реке свою рубашку), но, вопреки всякой логике, называли его традиционно — Водяной, а точнее, Бодни Муж.
В различных частях Европы к югу от балтийского побережья обитали никсы — мужчины (nix) и женщины (nixe). Исчерпывающее представление об их внешности дает богемско — моравский Водник. Лишь изредка нике принимает традиционный для эльфа облик малыша в красном колпаке. И еще реже он является людям в виде мальчика — дикаря, этакого Маугли, покрытого жесткой щетиной и увенчанного все тем же красным колпаком на соломенного цвета кудрях.
Никсы — русалки мало напоминают никсов — водяных, разве что цветом своих необыкновенно длинных и густых волос, которые они часами могут расчесывать золотым гребнем, раскачиваясь при этом на деревьях, сидя на морских волнах или прибрежных скалах в зыбком сиянии утренних лучей, либо нежась на солнечном лужке близ воды, перебрасываясь веселыми шутками или что-то напевая. На Руси их называли шутовками и берегинями, в Шотландии — кельпи, во Франции — морганами, кравшими играющих у воды детей, в Бретани — ночными прачками, явно родственными вендскому Водяному. Южные славяне звали их вилами. Это были прекрасные вещие крылатые девы с благоухающими венками на распущенных волосах, обитавшие в колодцах. Их считали подательницами плодотворящих дождей и охранительницами посевов. Первоначально же вилы, в противоположность апсарам, были горными девами, получившими свое имя от санскритского слова «вала» — пещера. При первых же признаках появления человека они прыгают в воду, чтобы спрятать свой хвост, а над поверхностью оставляют лишь верхнюю часть тела неземной красоты, Эти девы имеют весьма пагубный нрав: стоит юноше заглядеться на них или заслушаться пением, как они хватают его и увлекают за собой в глубину. В «русальчин велик день» — четверг — купаться особенно опасно. Впрочем, изредка они дарят счастливчикам свою любовь, прикрывая хвост (а по некоторым преданиям — козлиные или лошадиные ноги) волной собственных волос или длинной белой одеждой, но не приносят людям счастья. Те никогда уже не смогут отыскать среди земных женщин достойную замену и навечно остаются пленниками этих чаровниц, не имея возможности завести с ними семью, поскольку принадлежат к разным мирам. Об этом напоминает и славянский праздник русалий, сходный с праздником Костромы. В сказаниях русалки предстают то добрыми, то злыми, то покладистыми, то капризными — словом, это те же эльфы, только с существенной поправкой на женский нрав. И шутки у них бывают такие, что скорее способны вызвать слезы, чем смех.