Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945
Шрифт:
Подготовка к уничтожению промышленных объектов различного назначения на территории рейха и оккупированных территориях входила в сферу полномочий моего министерства. При отступлении из Советского Союза Гитлер уже отдавал приказы проводить политику «выжженной земли». Как только армии вторжения выплеснулись с захваченного плацдарма на территорию Нормандии, он издал аналогичный приказ. Поначалу в основе этой политики лежали соображения оперативной целесообразности. Необходимо было сделать все возможное, чтобы враг не закрепился на отвоеванных территориях, максимально затруднить снабжение союзных войск, ремонт поврежденной техники, электро– и газоснабжение, а в перспективе – строительство военных заводов. Пока до окончания войны еще было далеко, такие действия казались мне оправданными, однако они потеряли всякий смысл, как только поражение стало неотвратимым.
Я не испытывал глубокого чувства обреченности, охватившего многих соратников Гитлера, но ввиду безнадежности ситуации, естественно, предположил, что мы будем
Например, я удачно воспользовался этим аргументом 20 июня, вскоре после начала вторжения, когда американцы прорвали нашу оборону и окружили Шербур. В результате Гитлер заявил, что, «несмотря на нынешние трудности на фронте, персонал промышленных предприятий должен остаться на своих местах». Новый приказ позволил военному коменданту проигнорировать предыдущий приказ Гитлера о транспортировке миллиона французов в Германию в случае успешного вторжения западных союзников [281] .
281
В документе Нюрнбергского трибунала RF.71 цитируется предположение Заукеля о том, что еще 26 апреля 1944 г. Гитлер издал следующий приказ: «Главнокомандующему Запада и военным комендантам Франции, Бельгии и Голландии: в случае вторжения все трудоспособное население должно быть любой ценой вырвано из рук врага. Ситуация с производством вооружений в рейхе такова, что в распоряжение руководителей немецкой военной промышленности следует немедленно предоставить максимально возможное количество рабочих. 8 мая 1944 года в официальные протоколы переговоров между Заукелем и французским правительством было включено следующее: «Гауляйтер Заукель заявляет, что предоставил своему персоналу план мобилизации на случай вторжения. По этому плану всю имеющуюся в наличии рабочую силу следует организованно транспортировать в Германию». После совещания кабинета министров под председательством Ламмерса, состоявшегося 11 июля 1944 года, Кейтель информировал военных комендантов на территории Франции о том, что необходимо предпринять решительные меры для захвата французских рабочих». Я же, напротив, принял решение, «несмотря на вторжение, продолжать производство во Франции, а в рейх депортировать лишь рабочих заводов, производящих стратегическое вооружение, в котором армия испытывает острую нехватку» («Служебный дневник»).
Теперь Гитлер вновь заговорил о необходимости полного уничтожения французской промышленности. И все же 19 августа, когда союзные войска еще находились северо– западнее Парижа, мне удалось вырвать у него согласие на консервацию заводов и электростанций, которые вот-вот могли оказаться в руках врага [282] .
Однако фундаментального решения от Гитлера я так и не добился. Я действовал от случая к случаю, притворяясь, что считаю все наши отступления временными. Правда, постепенно мой испытанный аргумент начинал звучать все более и более нелепо.
282
«Протоколы совещаний у фюрера», 18–20 августа 1944 г., пункт 8. В приговоре Международного военного трибунала от 30 сентября 1946 г. в отношении этих и последующих моих действий говорится: «На заключительном этапе войны он [Шпеер] был одним из немногих, кто осмелился сказать Гитлеру, что война проиграна, и предпринял меры для предотвращения бессмысленного разрушения промышленных предприятий как в Германии, так и на оккупированных территориях. Он намеренно саботировал гитлеровскую политику «выжженной земли» в некоторых западных странах и в Германии, безусловно подвергая себя опасности».
Ситуация в корне изменилась в конце августа, когда вражеские войска приблизились к месторождениям железной руды близ Лонгви и Брие: этот район Лотарингии был присоединен к рейху еще в 1940 году, и я практически вмешался в сферу компетенции гауляйтера. Понимая, что убедить его сдать регион врагу без разрушения объектов невозможно, я обратился напрямую к Гитлеру и получил разрешение сохранить шахты и перерабатывающие заводы и передать соответствующее распоряжение всем гауляйтерам, которые могли столкнуться в будущем с той же проблемой [283] .
283
Гитлер лично назначил гауляйтера Кёльна (Грое) ответственным за оборону Бельгии; гауляйтера Мозеля (Симона) – ответственным за оборону Люксембурга и железорудного района; гауляйтера Саарпфальца (Бюркеля) – ответственным
Эти инструкции были разосланы со следующим дополнительным требованием: «Те же меры следует предпринять в подвергшихся угрозе захвата угледобывающих районах Бельгии, Голландии и Саара. Насосные станции шахт необходимо сохранить в рабочем состоянии».
В середине сентября Герман Рёхлинг доложил мне, что шахты Саарбрюккена оставлены в целости и сохранности, но электронасосные станции все еще находятся на нашей территории. Рёхлинг осторожно пытался выяснить, следует ли подавать электричество на насосные станции по пока неповрежденным высоковольтным линиям. Я согласился как на это предложение, так и на предложение войскового командования продолжать подачу электроэнергии в госпитали Льежа уже после того, как Льеж был захвачен западными союзниками, а линия фронта пролегала между городом и электростанцией.
Примерно с середины сентября мне также приходилось решать судьбу промышленности на территории самой Германии, поскольку руководители предприятий, естественно, не стремились разрушать их. Как ни удивительно, их поддержали некоторые гауляйтеры районов, оказавшихся под угрозой захвата вражескими войсками. Это был странный период – как в войне, так и в нашей жизни. Окольными путями, с помощью намеков и недомолвок все пытались прозондировать мнение собеседника – формировались группы единомышленников, но любое откровенное высказывание могло привести к гибельным последствиям.
На тот случай, если Гитлер узнает, что заводы в прифронтовых районах не уничтожены, я в отчете о своей поездке 10–14 сентября сообщил ему об их вполне удовлетворительной работе. Например, если завод в Аахене ежемесячно выпускает четыре миллиона патронов для стрелкового оружия, то разумно до последнего момента, даже под артобстрелами, снабжать патронами наши сражающиеся армии. Я убеждал также не останавливать коксовые предприятия Аахена, поставлявшие горючее в Кёльн и в войска. Более того, было бы ошибкой закрыть электростанции, расположенные в непосредственной близости от линии фронта, поскольку от подачи электричества зависит телефонная связь, как армейская, так и гражданская.
В то же время я по телетайпу напомнил гауляйтерам о предыдущем приказе Гитлера и еще раз предупредил: промышленные объекты не уничтожать ни в коем случае.
Неожиданно все мои усилия чуть не оказались напрасными. По возвращении в Берлин я встретился с начальником своего центрального управления Либелем в нашей гостинице для специалистов в Ванзее. Либель доложил, что во время моего отсутствия Гитлер разослал во все министерства категорический приказ безжалостно проводить на немецких территориях тактику «выжженной земли».
Чтобы надежно избавиться от прослушивания, мы расположились на лужайке. Было солнечно, как в конце лета; по озеру медленно скользили парусные суда, а Либель растолковывал мне страшную суть последних приказов фюрера. Ни одного немца не должно остаться на территории, оккупированной врагом. Несчастные, осмелившиеся остаться, окажутся в пустыне, лишенной всех достижений цивилизации. Будут уничтожены не только промышленные предприятия, но и электростанции, телефонные узлы, системы снабжения газом и водой. Все, абсолютно все, необходимое для жизнеобеспечения, будет уничтожено: продовольственные карточки, записи актов гражданского состояния, банковские архивы. Также следует уничтожить все продовольственные запасы, сжечь фермы, забить скот. Не должны сохраниться даже произведения искусства, уцелевшие в авианалетах. Памятники, дворцы, замки, церкви, театры, как драматические, так и оперные, – сровнять с землей. Несколькими днями ранее, 7 сентября 1944 года, по распоряжению Гитлера, в «Фёлькишер беобахтер» появилась передовица, воспевшая этот разгул вандализма: «Ни одного стебелька немецкой пшеницы не должно достаться врагу, ни единого слова не услышит он из немецких уст, ни один немец не протянет ему руку помощи. Враг не найдет на нашей земле ни одного целого моста, ни одной незаблокированной дороги; враг увидит развалины, ощутит нашу ненависть и встретит здесь свою смерть» [284] .
284
Из передовицы, написанной Хельмутом Зюндерманом, исполняющим обязанности главного редактора. Через несколько недель Зюндерман с горечью объяснил мне, что этот текст, слово в слово, продиктовал ему Гитлер.