Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945
Шрифт:
Вскоре после моего назначения мне удалось убедить Гитлера в том, что самые достойные члены партии давно занимают руководящие посты и для выполнения стоявших передо мной задач остались лишь партийцы второго звена. Тогда он позволил мне выбирать помощников по собственному усмотрению. Постепенно распространились слухи о том, что мое бюро – надежное убежище для тех, кто не вступил в нацистскую партию, и ко мне хлынул поток архитекторов.
Как-то один из моих сотрудников попросил у меня рекомендацию для вступления в партию. Мой ответ тут же разлетелся по всей Генеральной инспекции: «Зачем? Нам всем достаточно того, что я состою в партии». Мы очень серьезно относились к строительным планам Гитлера, но не испытывали особого благоговения перед гитлеровским рейхом.
Я также уклонялся
В марте 1939 года я отправился в путешествие по Сицилии и Южной Италии в компании близких друзей – Вильгельма Крайса, Йозефа Торака, Германа Каспара, Арно Брекера, Роберта Франка, Карла Брандта и их жен. По нашему приглашению к нам присоединилась жена министра пропаганды Магда Геббельс, правда, путешествовала она под чужим именем.
В окружении Гитлера завязывалось множество любовных романов, к чему он относился снисходительно. Борман, например, с вполне ожидаемой от столь бесчувственного и аморального человека бестактностью, приглашал в Оберзальцберг любовницу-киноактрису, и та жила в его доме вместе с его семьей. Я только изумлялся, как справлялась с этой дикой ситуацией фрау Борман.
У Геббельса было множество любовниц. Статс-секретарь Ханке отчасти с возмущением, отчасти развлекаясь, рассказывал, как всемогущий министр культуры шантажировал юных киноактрис. Правда, отношения Геббельса с чешской кинозвездой Лидой Бааровой выходили за рамки обычной интрижки. Как раз в то время его жена порвала с ним и потребовала, чтобы он жил отдельно от нее и детей. Мы с Ханке были всецело на стороне фрау Геббельс, но Ханке усугубил семейный кризис, влюбившись в жену своего патрона, которая к тому же была на много лет старше его. Чтобы вызволить фрау Геббельс из щекотливой ситуации, я пригласил ее в путешествие. Ханке хотел последовать за ней, неустанно бомбардировал ее любовными письмами, но она твердо ему отказывала.
Фрау Геббельс оказалась приятной и здравомыслящей женщиной. Как правило, жены высокопоставленных персон рейха проявляли большую стойкость перед искушением властью, чем большинство их мужей; они не оторвались от реальности, не закружились в политическом вихре и с недоумением смотрели на подчас явное шутовство своих спутников жизни. Фрау Борман осталась скромной, несколько запуганной домохозяйкой, слепо преданной мужу и партийной идеологии. У меня создалось впечатление, что фрау Геринг мысленно подсмеивалась над суетностью и напыщенностью мужа. Ева Браун также не раз доказывала свое внутреннее превосходство. Во всяком случае, она никогда не использовала близость к власти в личных целях.
Сицилия с ее руинами дорических храмов в Сегесте, Сиракузах, Селинунте и Агригенте довершила бесценные впечатления нашего прежнего путешествия по Греции. При виде храмов Селинунта и Агригента я с некоторым удовлетворением осознал, что даже классическая архитектура не была свободна от порывов мегаломании. В колониях греки явно отошли от принципа умеренности, так восхваляемого на их родине. В сравнении с этими храмами поблекли все образцы сарацино-норманнской архитектуры, кроме разве что великолепного охотничьего замка Фридриха II, восьмиугольного Кастельдель-Монте. Еще одним ярким моментом нашего путешествия был Пестум, а вот Помпея показалась мне еще более удаленной от чистых форм Пестума, чем наши творения от мира дорийцев.
На обратном пути мы остановились на несколько дней в Риме. Фашистское правительство установило личность нашей незаурядной спутницы, и итальянский министр пропаганды Альфиери пригласил нас всех в оперу. Нам не удалось найти приемлемого объяснения тому, что вторая дама немецкого рейха путешествует за границей без мужа, и мы постарались уехать как можно скорее.
Пока мы наслаждались
Тем не менее хорошим признаком показалось то, что Гитлер не поддержал Геббельса, который на одном из обедов в канцелярии атаковал бывшего министра иностранных дел фон Нейрата, несколькими неделями ранее назначенного имперским наместником в протекторате Богемия и Моравия. Геббельс заявил: «Всем известно, что фон Нейрат безволен и труслив, а чтобы навести порядок в протекторате, необходима сильная рука. У этого человека нет с нами ничего общего; он совершенно из другого мира». Гитлер резко возразил: «Фон Нейрат – единственная кандидатура на этот пост. Англосаксы высоко его ценят. Это назначение успокоит международное сообщество: все увидят, что я не собираюсь лишать чехов их расовой и национальной жизни».
Гитлер попросил меня рассказать об итальянских впечатлениях. И когда я вспомнил, что более всего меня потрясли исписанные воинственными пропагандистскими лозунгами стены и заборы даже в деревнях, он заметил: «Нам это ни к чему. Немецкий народ силен духом и, когда приходится воевать, не нуждается в подбадривании. Такая пропаганда, возможно, хороша для Италии, а полезна ли она – это уже другой вопрос» [56] .
Гитлер уже неоднократно предлагал мне выступить вместо него на Мюнхенской архитектурной выставке, но каждый раз под разными предлогами мне удавалось отвертеться, а в феврале 1938 года мои отговорки закончились своеобразной сделкой: меня освобождают от речи, а я проектирую картинную галерею и стадион в Линце.
56
В речи, обращенной к главным редакторам немецких газет, Гитлер изложил правильный, по его мнению, метод настраивания народных масс на войну: «Определенные события следует представлять в таком свете, чтобы массы самостоятельно делали вывод: «Если нельзя решить дело миром, то придется действовать силой; не может же так продолжаться».
И вот накануне своего пятидесятилетия Гитлер должен был присутствовать на открытии движения на участке оси «Восток – Запад». Деваться было некуда; я должен был выступить, да еще в присутствии главы государства. За обедом Гитлер провозгласил: «Великое событие: Шпеер произнесет речь. Очень интересно, что он скажет».
Посреди улицы у Бранденбургских ворот выстроились отцы города, я – с правого фланга, толпа – за веревочным ограждением на тротуарах. Вдали послышался шум ликования, нарастающий с приближением автомобильного кортежа Гитлера и переходящий в рев. Машина Гитлера остановилась прямо передо мной, фюрер подошел ко мне с рукопожатием, тогда как в ответ на приветствия чиновников лишь бегло поднимал руку. Передвижные кинокамеры начали съемку крупным планом. Гитлер выжидающе остановился в двух метрах от меня. Я сделал глубокий вдох и сказал: «Мой фюрер, докладываю вам о завершении строительства оси «Восток – Запад». Пусть работа говорит сама за себя». Только после продолжительной паузы Гитлер ответил парой фраз, затем пригласил меня в свою машину, и мы поехали по восьмикилометровой улице, вдоль которой с обеих сторон стояли берлинцы, отдавая дань уважения юбиляру. Манифестация несомненно была организована усилиями министерства пропаганды, хотя овации показались мне искренними.
Когда в рейхсканцелярии мы ждали приглашения к столу, Гитлер добродушно произнес: «Вы поставили меня в затруднительное положение вашими двумя предложениями.
Я настроился на длинную речь и собирался, как обычно, за время вашего выступления сформулировать ответ. Но вы закончили так быстро, я не знал, что сказать. И все же я должен отметить, что это была хорошая речь. Одна из лучших, какие я когда-либо слышал». Гитлер рассказывал этот анекдот очень часто, и с годами он стал неотъемлемой частью его репертуара.