Третий шеар Итериана

Шевченко Ирина

— Она не обещала остаться навсегда. Наоборот, обмолвилась как-то, в самом начале, что все еще изменится, возможно, и она вернется домой. Ей ведь трудно было, особенно в первое время — в чужом мире, без крыльев. Плакала ночами. Иногда пропадала на несколько дней. Когда ты родился, стало полегче. Она так радовалась тебе. Лишь иногда… Впрочем, пустое. Она тебя очень любила…

— Я знаю, — Тьен потянулся через стол и пожал руку понуро опустившего голову археолога. — Я ее тоже. И я помню, что обещал.

Наверное,

не нужно было упоминать об этом сейчас, но уже вошло в привычку всякий раз, когда речь заходила о матери, повторять старое обещание.

Генрих вкинул голову. Но промелькнувшая во взгляде никому конкретно не адресованная застарелая ненависть быстро угасла — все же это был день совсем других разговоров.

— Ты обещал, да. Портрет. Фернан должен был забрать его из музея.

— Видимо, забыл. Ты же знаешь Фера…

Тьен отвел глаза: Фер никогда и ничего не забывал. В отличие от него.

А он забыл обо всем на свете, потому что…

Софи.

Как она там? Что делает? О чем думает?

Он мог бы сейчас находиться рядом, неслышимый и невидимый, или даже отсюда следить за ней. Но это было бы неправильно, особенно в свете ее сомнений.

И как ему смотреть на нее, не имея возможности прикоснуться? Стоять за ее спиной, чувствовать запах, слышать дыхание и не дотронуться, не прижать к себе, не утопить пальцы в мягких волнах волос…

— Прости, — проговорил Генрих сконфужено, словно сумел заглянуть в его мысли. — Я снова о своем. А должен, наверное…

Тьен непроизвольно фыркнул. Должен что? Утешать его? Уверять, что все решится? Так он это знает. Только тоскливо без нее. Каждая минута — вечность. Или сказать, какой он дурак, что сам не объяснился с Софи? Он знает и это.

— Должен был извиниться, что не понял тебя сразу, — закончил отец, борясь с неловкостью. — Не поверил в то, что эта девушка так много значит для тебя.

— Много, — согласился шеар. — Все.

— Расскажешь мне о ней?

Невинная просьба неожиданно всколыхнула в душе волну протеста.

Рассказать — это как поделиться. А поделиться — значит, отдать частичку бережно хранимого.

К такому Тьен был еще не готов. И вряд ли будет готов когда-нибудь.

— Она замечательная, — сказал он, не желая обижать отца молчанием. — Добрая. Умная. Красивая. У нее есть младшие брат и сестра. Она воспитывает их сама, без родителей. Мы познакомились, когда… она спасла меня. Подобрала раненого на улице и притащила домой.

Все, что связывало его с Софи, не получалось объяснить словами. На словах выходило банально и пошло.

— Раненого? — встрепенулся Генрих.

— Да. Я же говорил, чем занимался. До встречи с ней. Но… Расскажи лучше ты. О маме.

Если Лэйд и удивился, то виду не подал. Ему и самому, наверное, приятнее было вспоминать свою сильфиду,

чем слушать о незнакомой пока девушке. И делиться он не боялся. Ему нечего уже было терять. Вспоминал. Рассказывал. И Тьен, слушая его рассказы, скучал, и по матери, и по тем беззаботным временам, когда не верил в существование Дивного мира и не догадывался, что является его частью.

Но сильнее всего скучал по Софи.

Сколько еще ждать?

Скоро наступит вечер. Сад и душу заполнят сумерки.

А там и ночь. Затем — утро…

Всего за несколько дней он привык просыпаться рядом с ней и сейчас не мог представить утра без ласкового тепла под боком, без приятной тяжести умостившейся на плече головки. Хоть не ложись…

Подумав, что Генрих проголодался за день, Тьен предложил поужинать в каком-нибудь ресторане. Вспомнил, что так ни разу и не взял отца на автомобильную прогулку, и вел машину не торопясь, позволяя Лэйду насладиться мягким ходом машины, удобным пассажирским креслом и свежим ветерком…

И вдруг затормозил.

Затем, так же неожиданно, позабыв, что подобные маневры могут напугать пожилого человека, нажал на газ, и автомобиль, сорвавшись с места, полетел по улице, чтобы вскоре остановиться у дверей небольшого ресторанчика.

— Пап, я… Это срочно. У тебя есть деньги? Закажи что-нибудь на свой вкус. Я скоро вернусь.

— Все хорошо? — забеспокоился Генрих.

— Надеюсь, что да.

Девушка стояла на перекрестке. Отошла всего на пару кварталов от дома и заблудилась на знакомых улицах. Оглядывалась растерянно, не зная, куда идти дальше. Сошла с бордюра на дорогу, чтобы перейти на противоположную сторону, и тут же вернулась назад.

Прохожие смотрели на нее, кто с улыбкой, а кто осуждающе: платье мятое, волосы растрепаны, на ногах — комнатные войлочные тапочки с большими белыми бубонами, смешные и такие неуместные здесь, на шумной улице…

Тьен остановил автомобиль и последние разделявшие их десятка два шагов прошел пешком, до последнего подспудно ожидая, что она развернется и убежит.

Но нет. И взгляда не отвела. И руки, несмело, но протянула навстречу.

— Я…

— Люблю тебя, — он осторожно привлек ее к себе и поцеловал в лоб.

— Я хотела подумать… обо всем. Не получается, — вздохнула она жалобно.

— Значит, ты еще ничего не решила? — спросил он с опаской.

— Решила. Я решила не решать ничего больше, — она прижалась к нему, потерлась о шею, норовя забраться носом под ворот рубашки. — Мне без тебя плохо — это все, что я знаю.

— Мне без тебя еще хуже, — прошептал он, поднимая ее над мостовой, чтобы заглянуть в глаза.

— Нет.

— Да. Намного хуже. Потому что ты нужна мне намного больше, чем я тебе.