Третий всадник
Шрифт:
– А что тут у меня творится?
– Да ничего особенного! Просто сожжен архив с важными документами. Убит ответственный работник Рабкрина. Террористы творят что хотят. Я как-то социалистическую
– Законность – это к прокурору. А поджог архива – это к уголовному розыску. Там мотив может быть любой. В том числе бытовой. Повздорил ревизор с кем-нибудь, даму сердца не поделили. Этот кто-то от избытка чувств и кипения страсти нанес два десятка ножевых ударов. Террористы так не убивают. Так убивают на почве взаимной ненависти. Ну и подожгли с горя архив для сокрытия следов. Это угрозыск пусть копает. Они в таких делах большие доки. Нам с ними на этом поле не соревноваться.
– Эка складно вещаешь, – прищурился недобро москвич. – А что в это же время на моего сотрудника было совершено покушение. Это не ЧП?
– Ну и что, покушение? Сейчас столько народу с нами посчитаться хотят. Вон на моих людей тоже покушение за покушением. У меня только за год трое уполномоченных ранено и двое убиты кулацкими выродками.
– Я что-то не понимаю, товарищ Гиря. Вы что, отказываетесь работать по этим делам? – сухо поинтересовался москвич.
– Я? Отказываюсь? Просто нет смысла брать их в наше производство. А так осведомителей и агентов сориентируем. Актив напряжем. Все сделаем как надо.
– Ну просто бальзам на душу пролил, – умилился Русаков. – Только бутылочка с бальзамом маловата.
– Иван Афанасьевич, ты прекрасно знаешь, какое положение в области. То, что произошло, – оно уже в прошлом. Надо в будущее смотреть. А оно у нас пока что беспросветное.
И опять пошло нытье – людей нет, оторвать ни от какого дела не можем, но окажем всяческую помощь, содействие и сочувствие. В общем, с чугунной непосредственностью Гиря нам объяснил, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, как написано в любимых мной «Двенадцати стульях». И если московской бригаде хочется себя обезопасить, то тут уж она сама о себе обязана позаботиться.
Конец ознакомительного фрагмента.