Третий выстрел
Шрифт:
Лиза вернулась с большой сковородой клецек по-римски.
– Конечно. Чтобы добиться успеха, надо быть настойчивым. Разве я тебе этого не говорила всегда?
– Говорила, – подтвердил Альберто.
– Сегодня ты был великолепен. Хотя репризу об автомобилях опять сказал без паузы в середине.
– Но ведь публика и так смеялась…
– Не имеет значения. Что я тебе всегда говорю?
– Что надо быть точным.
– Молодец! Тем не менее я тебе сегодня ставлю восьмерку с половиной.
– Да ладно, мама, ну хотя бы девятку.
– Сожалею, но нет.
Я вспотел, хотя вроде
– И весь свой репертуар ты приготовил сам?
Альберто явно смутился:
– Ему можно сказать, что ты мне помогаешь, мама?
– Ему можно. – Лиза пристально на меня смотрела.
Я не мог поднять на нее глаза.
– Да ты молодец. Настоящий профессионал.
– Ясное дело, работая в баре, я кое-чему научилась. – Она приласкала сына. – Сейчас будем ужинать, но сначала… – Она откупорила бутылку вина и, прежде чем налить себе и мне, налила сыну в бокал с водой примерно на палец. – Выпьем за успех Альберто.
– С удовольствием, но ты ведь знаешь, я не пью.
– Подожди, я что-нибудь найду для тебя. – Она вернулась на кухню, принесла бутылку кока-колы и налила мне в чистый стакан. – Она немного отстоялась, и газ вышел.
– Ничего.
Мы подняли бокалы и выпили за Альберто.
– Ну а теперь за ужин. – Она положила мне клецек, но я смотрел на тарелку без энтузиазма. – Ты что, не хочешь есть?
– Я немного устал за эти дни. – Я взял вилку. – Очень мно… го пришло-о-ось рабо… тать.
Язык вдруг перестал меня слушаться. Он отяжелел и прирос к нёбу. Я попробовал им пошевелить.
– Что за е… рунда… – прогремел в ушах мой собственный голос.
– Ты устал? – спросила Лиза.
– О-о-о-очень. – Голоса и звуки стали какими-то ватными, а лицо Лизы превратилось в мутный серый овал. На миг мне показалось, что я опять стою на сцене, а вдали свистит и улюлюкает публика. Я поморгал и вернулся к действительности. – Я… не очень хорошо… хорошо себя… чувствую, так, словно я в-в-в…
– Выпил? Это лексотан, – сказала Лиза. – Он действует мгновенно. Альберто, иди в свою комнату.
– Ну, мама…
– В свою комнату, и не рассуждать!
Вне моего поля зрения Альберто поднялся и побрел в свою комнату.
– Ну, мама, ты же обещала…
– Марш к себе!
Голос Лизы теперь был похож на рычание. Я попытался схватиться за скатерть, чтобы подняться на ноги, но кончилось тем, что я сгреб со стола и тарелки, и вилки. Они падали, как в замедленной съемке. Звон разбитого стекла смешался с шумом аплодисментов.
Я пришел в себя:
– 3-з-зачем?
– Ты знаешь зачем. – Лицо Лизы было в миллиметре от моего, и она пристально меня разглядывала. – Как ты догадался?
– Репризы… – Ноги отказали совсем. – Это были репризы… Луки. Из нового… спектакля.
– А ты-то откуда узнал, что есть новый спектакль?
– В доме Луки… в ком… в компьютере были файлы… Я про… чел. Это ты его… Не Катерина… Ты… Гринго…
– Я совершила ошибку. Что за дура! До меня дошло в клубе. Ты так смотрел на него… – Она поднялась. – Мне очень жаль, нам было хорошо вместе. Ты мог бы стать превосходным менеджером для моего сына. Он так нуждался в отце. А ты все испортил.
Я услышал, как она роется в
– Пожалуйста, Сэмми, не усложняй мне задачу.
Лиза тенью нависла надо мной, держа что-то в руке. Я дернулся. Сильная боль пронизала плечо.
– Не двигайся! Не двигайся! – слышал я визг Лизы.
Она наступила ногой мне на спину, чтобы я не дергался, но боль снова привела меня в чувство. Я перекатился по полу, и Лиза упала. Я на четвереньках пополз к выходу, нащупал ручку и открыл дверь.
Меня настиг еще один удар, в спину. Но я уже высунул голову из квартиры, схватился за косяк и перевалил тело к лестнице. Я не почувствовал ступенек, когда скатился по ним на нижнюю площадку. В дверях орала Лиза. Кое-кто из соседей начал выглядывать из квартир. Я снова пополз и прокатился кубарем еще один лестничный марш. По всему телу разлилась боль, но она была какой-то далекой, чужой. Я выполз на тротуар, и тут меня подхватили чьи-то руки. Последней мыслью была надежда, что это не руки Лизы. И я уснул. А может, умер.
13
Я не умер, однако сломал себе три ребра и плечо. С больничной койки я следил за развитием событий. В подвале у Лизы нашли следы, указывавшие на то, что труп Луки лежал там, пока у нее не выдался свободный вечер и она не отвезла его в лес.
Разве для того, чтобы сын выступал по телевидению, надо кого-то убивать?
Хотя почему бы и нет? Бьюсь об заклад, что не она первая.
Я вышел из больницы как раз к похоронам Луки. Пришло множество народу: люди шоу-бизнеса, актеры, певцы, конферансье. Явились и журналисты, но Марчелло настоял, чтобы полиция держала их на расстоянии. Они попытались взять у меня интервью, но я здоровой рукой зашвырнул микрофон за ограждение. Журналисту это явно не понравилось, и он наверняка черт знает что напишет завтра. Но меня это все уже не волновало.
Я шел за гробом рядом с Марчелло.
– Мне сказали, что тебе удалось не уснуть под сильной дозой снотворного, – сказал он.
– Преимущество бывшего алкоголика. Не хочешь, а научишься держаться на ногах, несмотря ни на что. Но так, как в тот день, я чувствовал себя только однажды. Угадай когда.
– Сдаюсь.
Мы поравнялись с Катериной, шедшей под руку с адвокатом. Бастони подмигнул мне, что совсем не соответствовало обстановке. Катерина сделала вид, что меня не узнала. А может, это мне было нечего ей сказать. Пока нечего.
– На репетиции спектакля с Лукой на телевидении, когда я приклеивал бороду. То же ощущение, один в один. Я даже будто снова пережил тот вечер, пока старался не дать себя убить.
– Странно.
Мы молча вошли на территорию кладбища. Луку должны были кремировать. Теперь уже окончательно.
– Слушай, Марчелло, мы на освященной земле, и ты не можешь соврать. Лука хотел играть спектакль со мной или один? Ответ объяснил бы множество вещей. Например, бутылку виски со снотворным на моем столике в гримерке.