Третья молодость
Шрифт:
В зоопарке находилось очаровательное помещение, доступ в которое заграждали горы бумаги (условно назовём её туалетной). Использованной. И не только бумаги. Привокзальные сортиры представляли собой кабины с дверьми до пояса, двери свободно раскачивались туда-сюда, будто в салуне на Диком Западе. Канализация отсутствовала. Проблема поглотила меня всецело. Несколько объяснений я получила сразу и в конце сделала выводы. Не премину изложить их в подходящий момент.
Около зоопарка нас обокрали. Влезли в машину, силой опустив стекло, сломав ручку, и спёрли с заднего сиденья плотно набитый Мареков портфель. Видать, надеялись на сокровища, а в портфеле находилась аптечка, и единственное утешение для
В Крым мы отправились почти одновременно с Еленой. «Почти» означало разницу в сутки — её «Волга» ещё не была готова. Ремонтом машины занималась Ирина, двоюродная сестра Елены, водитель и механик по профессии. А Елена с торжеством похвалилась своей практичностью. Возвращаясь из Польши, она привезла огромное количество порнографических брелоков, ручек и тому подобной ерунды, приобретённой на барахолке. И только этот товар позволил им обеим, ей и Ирине, добиться помощи с ремонтом и достать нужные запасные части. Без порнографии машину не удалось бы отремонтировать. Не хватало ещё обивки, но Ирина обещала сделать её за один день. Мы договорились встретиться на трассе и отправились одни.
Помнится, сперва мы наткнулись на сливы ренклод. У шоссе с корзинами фруктов сидели торговки. Я остановилась, мы пошли покупать. Зеленые какие-то. Мы с сомнением купили килограмм и попробовали, возвращаясь к машине на другой стороне шоссе. А попробовав, помчались обратно и купили ещё два кило.
После ренклода появился тутовник. Тутовые деревья росли по обе стороны шоссе. Ягоды собирались так: раскладывалось на земле полотно, а затем следовало потрясти ветви. Я уже пробовала тутовые ягоды, очень любила их, но ничего подобного не ожидала — амброзия, а не ягоды. Я вся перепачкалась соком: ягоды падали сверху и размазывались где придётся — на голове, на плечах, на коленях. Марек, верно, испытывал прилив счастья: намечалась большая стирка. Ехала я не обозначенной на карте трассой, Харьков нам нужен был как дыра в мосту. Елена посоветовала сократить дорогу, и, срезав острый угол, мы поехали через Карловку прямо в Красноград. Объяснение Елена дала, надо признаться, несколько туманное.
— Там нет дорожного указателя, — наставляла она. — За Полтавой свернёшь около такого большущего куста…
Большущие кусты буйно росли вдоль всей дороги, и тем не менее, к моему удивлению, я не заблудилась.
В Карловке, в гостинице, нас сперва не хотели принять, потому как мы не запаслись командировочными удостоверениями, но в конце концов за три рубля шестьдесят копеек дали приличный номер с ванной и уборной. Елена с Ириной появились утром. Игорь, сын Елены, тогда двенадцатилетний мальчик, был до такой степени послушный ребёнок, что почти не требовал внимания. Лишь изредка он компрометировал маму. Дипломатия ребёнку чужда, и он откровенно удивлялся, зачем ему душ…
Дальше мы опять разделились — они хотели выспаться, а мы осматривали на пути все, что попадалось.
Черт понёс нас на Азовское море в Геническ, и тут уж началось нечто невообразимое. Снова гостиница и номер с ванной за два рубля сорок копеек, а в гостинице вонь. Внушительная и невыносимая, хуже, чем в магазинах, только что пахло не рыбой, а тухлыми яйцами. Научно говоря, сероводородом. Смрад чудовищный — дышать невозможно. Мы попытались избавиться от нега: распахивали окна, спускали воду, открывали краны — безрезультатно. Воняло повсюду. Наконец Марек сообразил, что это не тухлые яйца, а настоящий сероводород. Поблизости какие-то источники,
Ну ладно, человек ко многому привыкает…
Отправились мы на пляж. Вокруг нас сразу же собралась толпа — мы стали сенсацией, потому что сюда иностранцев не пускали. Русский народ сердечный — с нами водили дружбу. Один сибиряк рассказал даже про все свои беды: в сорок лет вышел на пенсию — таков закон, а он здоров как бык, полон сил, не знает, чем заняться, и денег пруд пруди. Что на них купишь? Машина отпадает, потому как один раз уже получил по распределению, дачу давно построил, теперь покупает из-под прилавка кольца для жены…
Азовское море состоит из соли и медуз. Крупные, твёрдые, упругие, они в несколько слоёв покрывали поверхность. Приходилось их разгребать, чтобы войти в воду. А глубина хотя бы по пояс начиналась где-то за полкилометра от берега. После трех таких прогулок в густом растворе соли ноги отказались мне служить. Я оценила это море как рай для матерей с детьми — ребёнок не утонет, если даже очень постарается. К тому же соль хороший консервант.
Провели мы в Геническе сутки и вернулись на шоссе. У перекрёстка нас уже поджидала милиция.
Беседа состоялась приблизительно в таком духе:
— Вы откуда? — сурово вопросили нас.
— Из Геническа, — признались мы.
— Как же вы оказались в Геническе? Туда иностранцам въезд запрещён!
— А нам не запрещён! — гордо ответствовали мы, предъявив визы со множеством разрешений.
Визы произвели магическое действие. Милиционеры внимательно изучили их, даже вверх ногами посмотрели, вернули, после чего вежливо отдали честь, пожелав счастливого пути. А поджидали они нас специально: кто-то с дружеского пляжа донёс — шляются, дескать, подозрительные личности.
Стоп. Прошу прощения — опять нарушила очерёдность событий. Забыла написать о свинье и о Днепропетровске.
Где-то по пути из Киева в Крым, взбесившись из-за бесконечных запретов, я решила проверить, почему прекрасное асфальтированное шоссе, ведущее куда-то вдаль, закрыто для движения. Что у них там такое — воинская часть, концлагерь, золотодобывающее предприятие? Что за ужасная тайна?.. Я свернула на запретное шоссе. Марек не протестовал.
Шоссе пролегало среди возделанных полей, вокруг, насколько хватало глаз, ни одного строения, абсолютно ничего. Ни малейшего следа человеческого присутствия, кроме бескрайних хлебных полей. Но не сами же они вспахались и засеялись? На семнадцатом километре я узрела наконец живое существо — большую свинью, важно следовавшую в том же направлении, что и мы. Я затормозила, не веря своим глазам. Откуда, Боже милостивый, здесь взялась одинокая свинья? Сколько же километров протопало животное? И вовсе не истощённое, напротив, весьма упитанное. На меня свинья не обратила никакого внимания. Весьма довольная жизнью, она маршировала себе не спеша в полном безлюдье.
Через двадцать пять километров шоссе упёрлось в картофельное поле. Асфальт кончился, а дальше вспаханная земля, и — ничего. Я вернулась, по пути удостоверясь: свинья топает дальше. Несколько обалдев, я впредь отказалась проникать в тайны Советского Союза.
В Днепропетровске мы задержались — Марек пытался разузнать, не найдутся ли следы какого-то его родственника, уже после войны жившего в этих местах. Не разузнал. Через пятнадцать минут я, задыхаясь, на повышенных тонах заявила: человек имеет право спасать свою жизнь, во всяком случае, я уезжаю. Воздуха как такового не наблюдалось вообще, над городом нависла смердящая смесь, ограничивающая видимость до двадцати метров. Наша Верхняя Силезия — благоуханный рай по сравнению с этим русским пеклом. Нечего сказать, хороша забота о трудящихся…