Третья молодость
Шрифт:
— Да что ты, — засмеялась Елена. — Лови, сколь ко хочешь, даже разрешения не надо!
— А запрет на выращивание помидоров в своих огородах?
— Да нет же, с чего ты взяла? Я застонала.
— Зачем же они, Боже милостивый, толкаются в очереди, вместо того чтобы выращивать у себя? Ого роды и сады у них — загляденье! Рыба в Днестре сама на крючок просится!..
— Видишь ли, — объяснила Елена, — ловить рыбу или выращивать помидоры — работать надо. А в очереди человек отдыхает.
Господи Боже!.. В этом сражении под Рацлавицами [10] — человек отдыхает!!!
Мы путешествовали через Молдавию и Украину, где самые урожайные
Миновав загадочный шлагбаум, я избежала контактов с милицией на целых три дня. Меня могли остановить, «фольксваген» бросался в глаза и порой даже вызывал сенсацию, но все милиционеры при виде меня поворачивались тылом и старательно смотрели в другую сторону. Совершенно очевидно, никто не представлял, что с таким финтом делать, и каждый надеялся — я уеду, и пусть голову ломает кто-нибудь другой. Мы беспрепятственно добрались до Ужгорода, где единственная улица, ведущая к границе, само собой разумеется, была снабжена ненавистным знаком — «одностороннее движение в противоположную сторону».
10
В 1794 г. Тадеуш Костюшко дал бой русской армии под Радлавицами и победил.
У меня в глазах потемнело, но Марек реагировал как надо.
— А тебе что? Поезжай!
Из всех запретов труднее всего нарушать дорожные правила. Я не привыкла пренебрегать ими и в запретном направлении обычно ехала осторожно и неуверенно. На этот раз пена у меня на губах запузырилась от злости, я проорала два кое-каких слова и помчалась — искры из-под колёс посыпались.
И правильно. Зачем стоял знак — никто ведать не ведал и с объяснениями не спешил.
Мой «фольксваген» оказался единственной машиной на пограничном пункте. Таможенница пыталась проявить суровость, но сперва её сразил Марек, презентовав дрель, которую сам получил в подарок и которая у него сразу же сломалась, а потом я подсунула «Леся», дабы объяснить, почему еду через Чехословакию. Она открыла книгу, увидела картинки, захохотала, махнула рукой остальному персоналу. Все углубились в чтение, на сём и закончился таможенный досмотр. Я решила отныне возить «Леся» через все границы.
В Советском Союзе мы пользовались относительной свободой, какая не всякому здесь дана, позволяли себе разные прихоти, и все-таки, как только открывались перед нами очередные шлагбаумы, я невольно повторяла:
— Мы вырвались из коммунистического ада…
Это чувство запрета на все витает в воздухе. Ничего тут не поделаешь.
Чешский таможенник по другую сторону границы не затруднил себя даже проверкой наших документов. С весёлой улыбкой прогнал нас без остановки, махнув рукой.
При желании можно бы написать про Советский Союз огромный роман. Ладно, чтобы закрыть тему, расскажу ещё о мехах.
Эту историю мне поведала Елена.
Охотники в тайге и тундре занимаются своим промыслом с незапамятных времён, из поколения в поколение, от деда-прадеда. Охотятся, выделывают шкуры и продают их. Процедура продажи установлена раз и навсегда — начинают с товара похуже, кончают самыми красивыми и дорогими мехами.
Когда-то эта процедура осуществлялась в факториях, после революции переименованных в пункты скупки мехов, но для охотников они по-прежнему остались факториями. Являлся таёжник со своими трофеями и сперва доставал линялую белку; ладно, пятый сорт — платили гроши. Таёжник вынимал кое-что получше. Выше сорт — выше цена. Постепенно он доходил до прекрасной чернобурой лисы. Первый сорт, самая высокая цена. Взяв деньги, охотник извлекал лису небывалой красоты, и оказывалось — она тоже идёт первым сортом, а стало быть, по той же цене. Тогда
На небольшом северном участке бывший Советский Союз граничил с Норвегией. Там якобы есть тропа для северных оленей, охотникам известная лучше, чем животным. Этим путём самые красивые меха уходили в Европу. В конце концов поднялась всеобщая тревога, начались дискуссии в печати, посыпались многочисленные предложения — установить более гибкие цены, сделать сорт «экстра», «супер» и так далее, соответственно оплачивая редкостные меха. После долгих размышлений власти отказались: гибкость, не дай Бог, приведёт к злоупотреблениям, обману и жульничеству, вдруг кто-нибудь разбогатеет? Жулик или охотник — один черт. Все осталось по старинке, и по-прежнему самые роскошные меха нелегально уходили из страны.
Эта фантастическая история — по-моему, весьма поучительная иллюстрация абсурдности государственного строя…
И ещё об одном — не могу же я от этих русских так уж с ходу отцепиться. Не обсуждаю такой пустяк, как визит в Варшаву председателя украинского Союза писателей, который привёз своему приятелю-журналисту коньяк, элегантно завёрнутый в «Известия»: только хам вручает подарок без упаковки, культурный человек заворачивает в газету. После магазинных упаковок меня ничем уже не удивишь. Но вот приехал к нам русский журналист, знакомый Ани и её мужа, повидавший мир, приехал из Европы после путешествия по США. Польским языком владел блестяще. Пригласили они его в кабаре. Он все понимал, схватывал тончайшие аллюзии, развлекался вовсю и оценил смелость программы.
— У нас такое невозможно, — признался искренне журналист, задумался и добавил: — А знаете… Меня тем более удивляет одно обстоятельство. Ведь у вас люди мало читают…
— Как это мало читают? — не поняли Аня и её муж.
— Ну, книги не читают.
— У нас не читают книг?.. Откуда ты взял?!
— Ходил я по книжным магазинам и собственными глазами видел, — ответил русский с упрёком и лёгким возмущением. — На полках полно книг, а в магазине восемь — десять человек, почти пусто. У нас, когда должны привезти книги, очередь за три дня до этого выстраивается!
Может, я умственно отсталая, но пропаганды, столь оглушающей, понять не в силах. Аня и её муж слов не нашли в ответ — растерялись. А казалось, тип интеллигентный, успел познакомиться с нормальным миром…
Наши рассказы о Советском Союзе были столь красочны, что Ежи тоже захотелось съездить. Для оформления визы он отправился в русское посольство. Увы, выбрал неподходящее время суток — после десяти вечера, ему никто не открывал, он долго стучал и оторвал дверной молоток.
— Господи Боже, ребёнок, ты что, пьяный был? — спросила я на следующий день, отобрав у него трофей.
— А ты думала, я туда трезвый отправлюсь? — удивился ребёнок.
Дверной молоток и сейчас у меня хранится… на память…
После двух месяцев путешествий мне хотелось домой, но с Мареком такие номера не проходят. Едва мы успели въехать в родные пределы, как он предложил бивак на природе. Ладно, будь по-твоему. Остановились мы где-то в районе Козеницкой пущи, где именно, не помню, но это место подробно описано в «Слепом счастье». Мы очутились на речке, где водились раки, в Варшаву привезли двадцать шесть штук, и, верно, лишь необходимость довезти их живьём заставила нас оттуда уехать. И это называется — у Марека нет времени. Если он в цейтноте, то я китайский мандарин.