Третья пуля
Шрифт:
Это здание находилось в центре внимания. Оно было окружено полицейскими и агентами ФБР, которые прикрепили к лацканам темных пиджаков значки своего ведомства. Многие из них держали в руках пистолеты. Пробились сюда и грузовики телекомпаний – вспомните, новостные телепередачи переживали тогда пору младенчества, и съемочное оборудование было чрезвычайно громоздким. Всюду стояли огромные телекамеры на треногах, вокруг которых копошились операторы и репортеры. Думаю, где-нибудь там был и Дэн Разер.
На травянистом холме, которому предстояло приобрести всемирную известность, стояли вооруженные полицейские.
И еще звуки. Их очень трудно описать. Создавалось впечатление, будто все эти тысячи людей стонали, хрипели или тяжело дышали. В воздухе стоял непрерывный глухой утробный ропот, в котором было что-то животное, резко контрастировавший с бурей радости, доносившейся до моего слуха всего несколько минут назад через окно офиса 712 здания «Дал-Текс». Голос коллективного бессознательного выражения ужаса, горя и печали. Ничего подобного я никогда не слышал ни прежде, ни после.
Мы двинулись по Хьюстон-стрит в сторону Мейн-стрит. Люди обходили нас, спеша разделить общее несчастье. Никто так и не обратил на нас внимания, кроме разве что полицейского на перекрестке, который заметил, что мы не можем перейти улицу из-за нескончаемого потока автомобилей. Он перекрыл движение, дав нам тем самым возможность перейти. Я кивнул ему в знак благодарности. Это был мой единственный контакт с правоохранительной системой в тот день, и я уверен, что через десять секунд полицейский забыл о нас.
Мы свернули на Коммерс-стрит. Оттуда до «Адольфуса» около десяти кварталов. И тут мне каким-то чудом посчастливилось остановить такси. Я втащил Лона в салон и сказал название отеля.
Таксист не умолкал ни на секунду.
– Вы видели это?
– Нет, – ответил я, и этого было вполне достаточно. Но, как любой человек, испытывающий чувство вины, пустился в ненужные объяснения: – Мы с братом ездили к врачу на осмотр.
Он ничего не заметил. Его занимало исключительно то, что произошло десять минут назад.
– Я не могу поверить в это. А вы, мистер? Боже мой, какая трагедия! Он был таким симпатичным молодым человеком… А его жена? Настоящая красотка. Джин Симмонс, Дана Уинтер и Одри Хепберн, вместе взятые. Представляю, каково ей сейчас. Я слышал на полицейской волне, что ему продырявили голову, и от нее почти ничего не осталось.
– Это официальные сведения? Он мертв?
– Я не знаю. Боже, какое несчастье!
Простояв на Коммерс-стрит некоторое время в пробке, мы наконец добрались до отеля. Швейцар, печальный, как все далласцы в тот день, помог мне извлечь Лона из такси и усадить его в кресло. Я заметил в его глазах слезы.
Траур продолжился и внутри отеля, где в углу вестибюля сидели четыре импозантные женщины, типичные южанки из благородных семей. Две из них рыдали, две другие вытирали им глаза платками. Я услышал, как кто-то спросил, будет ли сегодня отменено шоу в «Зале столетия».
– Мне нужно выпить, – сказал Лон.
– Хорошая мысль, – отозвался я.
Мы проследовали по вестибюлю мимо главной лестницы и лифтов и въехали в темный «Мужской бар», где оказалось на удивление многолюдно и тихо. В центре зала с потолка
– Дженкинс, – назвался я именем, под которым зарегистрировался в отеле, и заказал бутылку «бурбона» и стакан воды со льдом.
Лон с трудом вспомнил свой боевой псевдоним и заказал бутылку ликера «Сазерн Комфорт» и тоже стакан воды со льдом.
– Принести сразу обе бутылки? – спросил официант.
– Да, – ответил я, – сегодня нам нужно хорошенько выпить.
Я взглянул на часы. Они показывали 13.39. Очевидно, Уолтер Кронкайт уже объявил о том, что Джон Кеннеди скончался, после чего снял очки и ущипнул себя за нос. Кто-то сказал что-то умное, и кто-то другой отозвался в истинно техасской манере:
– Заткнись, Чарли Тэйт, или я сам заткну тебя.
Мы сидели в сумрачной тишине бара, наблюдая за сменой картинок на экране телевизора, и видели, как полиция нашла винтовку Алика и три гильзы, слышали присягу Линдона Джонсона – все без каких-либо комментариев. Затем ведущий программы новостей сообщил о гибели полицейского в результате огнестрельных ранений в районе Оук-Клифф. Никто не знал, связано ли это преступление с убийством президента, – никто, кроме меня. Дом Алика находился в Оук-Клифф, и описание нападавшего соответствовало его внешности – белый мужчина, рост около метра семидесяти пяти сантиметров, крепкого телосложения, меньше тридцати лет. Ведь я говорил ему не брать пистолет, а этот ублюдок ослушался меня! Я проклинал себя за то, что связался с таким идиотом, на которого ни в чем нельзя было положиться. Позже узнал, что он проехал через весь город, чтобы забрать из дома пистолет. Следовательно, он подчинялся моим распоряжениям вплоть до того момента, когда понял, что его предали.
Я помолился за полицейского. Лицемерие, не правда ли? Но это тот грех, которого я, так или иначе, не могу избежать в силу особенностей профессии. Во время уик-энда я был набожным отцом семейства и почтенным выпускником Йеля, а в будни планировал убийства. Быстро примирился со своей совестью, внушив себе, что сделал все для того, чтобы избежать последствий. Все дело только в неуправляемости Алика. Это неудача, но не трагедия. Все силовые операции – нам предстояло убедиться в этом в последующее десятилетие – связаны с риском побочных потерь. Полицейский, как и президент, выбрал профессию, таящую в себе немалую опасность для жизни. К тому же мир устроен таким образом, что благородная цель оправдывает неблагородные средства ее достижения, и с этим ничего не поделаешь.
– С меня хватит всего этого, – сказал наконец Лон.
– С тобой все в порядке? – спросил я.
– До этого я чувствовал себя лучше.
– Помни об отдаленной перспективе.
– Легко сказать.
– Пошли, я тебя отвезу. – Я поднялся со стула.
– Хью, мне кажется, я от тебя немного устал за сегодняшний день.
Лон самостоятельно выкатился из бара и направился через вестибюль к лифту, где кто-нибудь должен был нажать за него кнопку его этажа. Он въехал в кабину, и латунные двери закрылись за ним.