Третья раса
Шрифт:
Сонар тщательно прощупывал дно. Через пять минут Молчунья сменила Долговязого за монитором.
— Знакомый рельеф, — сказала она через синтезатор. — Хорошо помню эту расщелину на сонаре.
— Стоп машина! — моментально отреагировал отставник, заставив меня дернуть рукоять телеграфа. — Куда двигаться?
— Чуть лево руля.
Я чуть повернул штурвал, поглядывая на Молчунью, чтобы вовремя среагировать.
— Самый малый! Стоп! Есть засветка!
На мониторе сонара показалось едва заметное, чуть более яркое пятнышко такой формы, каким рисуют сердечко на валентинках.
— «Валерка»! — кивнул Долговязый. — Майк, смени Копуху и держи судно на месте.
— И
— В смысле? — Он удивился такому вопросу. — Нырять будем, что же еще?
Глава 19
Глубина
Если кто-то думает, что погружение на километр можно расценивать как занимательную прогулку, он глубоко ошибается. Даже с полноценным жидкостным аппаратом линии ГАДЖ это то еще мероприятие. Нырять же на такую глубину голышом — это уже подвиг, без дураков. А у нас в распоряжении не было скафандров для жидкостного дыхания.
Кроме того, даже если бы такие аппараты обнаружились в тайнике у запасливого Долговязого, то к ним бы понадобился допуск — специально закодированный подкожный чип. Без него нервная система жидкостного скафандра попросту проигнорирует ныряльщика. Но и этим препятствия не ограничивались. Чтобы получать в кровь кислород, захваченный жабрами аппарата, необходимо соединить кровеносную систему ныряльщика и скафандра. Для этого всем глубинникам полагалось иметь в спине катеттер — специально выращенный искусственный паразит, который вгрызается в крупную артерию да и живет себе преспокойно небольшой шишкой на пояснице. Питается кровью, конечно, да только что он там съест? Зато для погружения этот зверек совершенно незаменим. Именно он раскрывает устьице и пропускает в себя хитиновое жало скафандра, чтобы соединить через себя две кровеносных системы. Раньше у меня такая пиявка была, но после списания ее, понятное дело, вывели. Только шрамик остался.
Как бы там ни было, но на разведку к «Валерке» нырять придется без каких бы то ни было устройств, если не считать устройством дрожжевой грибок из пробирки Долговязого. Голышом, в общем, чего уж тут говорить. Меня эта перспектива, признаться, нисколько не радовала. Во-первых, я не люблю всяких микробов ни в каком виде. Одна мысль о том, что кислород в крови будут выделять размножившиеся грибки, была отвратительной. Во-вторых, ощущения от такого ныряния приятными не назовешь. В жидкостном аппарате, правда, тоже не сладко, когда тебя в прямом смысле топят в «рассоле», но все же там хоть эндофин в кровь поступает, чтобы поднять болевой порог. Как пережить давление на километровой глубине без обезболивания, мне и думать не хотелось.
Правда, было нечто заманчивое в том, чтобы нырнуть на километр в чем мать родила. Может, оно и смешно, но мне вдруг остро захотелось ощутить себя в шкуре первых охотников — тех, кто в ужасающей послевоенной разрухе впервые столкнулся с сонмами глубинных чудовищ. Романтика? Может быть. Но все же неполных тридцать лет — еще тот возраст, когда честь, доблесть и слава манят куда сильнее, чем благополучие и спокойствие. Дух первых охотников, витавший между переборками «Рапида», вселился теперь и в меня. Даже Долговязый не принадлежал к первым охотникам, хотя любил напустить на себя важность по возрасту. Ну сколько ему? Сорок? Сорок пять? Пятьдесят от силы. Я не знал, когда люди впервые вступили в схватку с искусственными чудовищами в океане, но предполагал, что это произошло лет через десять после войны, то есть почти сто лет назад. Долговязого тогда и в проекте не было, хотя он самый старый из всех, кого я знал.
Пока он разводил культуру грибка в пробирке для
Хотя о каких скафандрах речь? Поначалу ведь ходили с воздушными аппаратами, это точно. Глубже, чем на сто метров, с таким не нырнешь, да и со ста метров всплыть — уже большая проблема. Им грозила не только кессонка, но и гипервентиляция, азотное отравление, внезапная остановка дыхания и десятки других напастей, каждая из которых грозила смертью. Чем они были вооружены? Я не знаю. Страшно представить, как они сражались с молодыми, резвыми торпедами, сколько их гибло в этих сражениях. Ведь не было тяжелых карабинов с активно-реактивными гарпунами и интеллектуальных подводных прицелов тоже еще не изобрели.
И вот из тех далеких времен до меня дошел один единственный способ, один прием, которым пользовались первые охотники — погружение со специально выведенным грибком в крови. По утверждению Долговязого, это был самый древний способ сверхглубинных погружений. Были у него свои недостатки, например физические нагрузки необходимо хорошенько контролировать, зато не требовался к нему ни допуск, ни катеттер. Я подозревал, что грибок был получен из обычных дрожжей не путем селекции, а с применением биотехнологий. И скорее всего так и было. Да только кто обратит внимание на дрожжи в пробирке?
Получалось, что всякий, у кого есть культура такого грибка, инъектор и сахар, мог запросто погрузиться на дно океана. Ведь кислород грибком образуется прямо в крови, следовательно, кессонная болезнь от дыхания газовой смесью под высоким давлением ныряльщику не грозит. Не страшно и само давление — при полном выдохе не остается полостей в организме, а жидкость, из которой почти полностью состоит человеческий организм, несжимаема. И пират мог нырнуть, и контрабандист — ничего им не мешало. Но я знал, почему никто не нырял. В те времена биотехов под водой было столько, что ни один здравомыслящий человек не решался покинуть берег. Человечество оказалось разделено на материки, как в доколумбовы времена. Нужна была редкая храбрость, чтобы с примитивным оружием погружаться на глубину или выходить в море. Даже на берегу люди не чувствовали себя в полной безопасности. Так что допуски к глубинному снаряжению придумали значительно позже, когда живых мин, торпед и донных капканов в океанах стало поменьше.
И вот сейчас мне предстояло погружение именно таким доисторическим способом. Могло ли это оставить меня равнодушным? Нет, конечно. Тени древних охотников витали вдоль переборок и безмолвно наблюдали, как Долговязый высыпает грибковую культуру в питательный раствор. Молчунья отключила свой синтезатор, и сняла перчатку. Тишина была почти полной, только иногда врубались турбины «Рапида» — Майк удерживал корабль в нужной точке пространства. В такие моменты черная вода в колодце шлюза шла мелкой рябью.
Наконец Долговязый закончил готовить раствор и выдал мне сахар. Я высыпал пакетик в рот и сглотнул.
— Пойдем втроем, — сказал он, переводя слова для Молчуньи на язык жестов. — На километр нырять, это не на тридцать метров. Там есть тонкости, и лучше будет, если я буду рядом. Молчунью можно было бы оставить на корабле, но без нее не разберемся с «Валеркой».
«Я бы тебе тогда оставила, — показала глухонемая. — Добрую шишку между глаз».
Они с Долговязым тоже съели сахар, и отставник начал готовить инъектор.