Третья террористическая
Шрифт:
И по его шее и по его щекам часто-часто потекли горячие, как угольки, капли слез. По шее — ее слезы… А по щекам — его слезы, которых он даже не замечал!
Хорошо, что он здесь, что ее нашел он, а не эти… не солдаты! У нее бы сердечко разорвалось от ужаса, если бы это был не он, а люди в масках!..
В соседней камере кто-то завозился.
— Не двигаться! Пристрелю к… матери! — предупредил капитан Сафронов, поводя автоматом в сторону приподнявших головы пленников. — Кто такие?
— Старший лейтенант Макаров, сто второй моторизованной… — сказал один из пленников.
— Разберемся, свои или чужие, — пообещал ему капитан.
В зинданах ведь не только русские заложники сидят, но, случается, и провинившиеся «чехи». Был горький опыт — «освобождали» одного такого «пленника», который успел в бок сержанту заточку ткнуть!
— Все, папаша, кончай нюхолкой хлюпать, давай на выход, по-быстрому! — приказал капитан, довольно бесцеремонно толкая, не понять, счастливого или несчастного, от того, что он здесь увидел, отца.
Не до соплей капитану было. Он таких девочек и не таких — без рук, без ног и голов девочек — десятками перевидал. Не о том он сейчас думал — думал, что с этими вот, свалившимися им на голову пленниками делать! За которых им не платили, на которых они не рассчитывали и которых теперь придется на себе до машин переть, потому что они на ногах еле держатся!
— Давай, давай, папаша!..
Сергей Петрович, хоть и неудобно было, но не решился отлепить от себя повисшую на нем дочь и стал вместе с ней карабкаться наверх… Остальных подняли минут через пять, они точно оказались своими — и по рожам, и по разговору, и по сообщенным ими о себе сведениям.
— Да, повезло вам, мужики, не за вами мы сюда пришли…
Но подумали не так, подумали по-другому. Подумали — черт вас нам принес!..
— … ну, считайте — отмучились…
Но кабы так, кабы отмучились!.. Нет, не отмучились! Видно, не всю отпущенную им судьбой чашу страданий выхлебали пленники — не до дна!
Осталось в ней еще по последнему полновесному глотку… Потому что не всегда на войне то, что кажется хорошо, — оказывается хорошо…
Когда собрались уже уходить, в дом вломился стоявший в охранении боец.
— Боевики! — произнес он одно только слово.
И кто бы мог предполагать, что именно сегодня, именно в этот предрассветный час в «населенку» войдет колонна «чехов». И «прогулка» сразу кончится.
— Сколько их?
— До взвода. Может быть, больше!
И все подумали то, что в сердцах сказал командир.
— Черт!.. Принесла нелегкая!..
Уходить нужно было немедленно, пока «чехи» не рассыпались по дворам и не наткнулись на них в доме, где они оказались как бы в мышеловке.
Бежать!.. Но до того обезопасить свои тылы!
— Сядь, папаша! — прикрикнули бойцы путающемуся под ногами Сергею Петровичу. Бойцы решали свои задачи…
Боевика на кровати по-быстрому додавили подушкой, для верности свернув на сторону, пока позвонки не хрустнули, шею.
Испуганных, ожидающих худшего чеченских женщин и их детей выдернули из угла и, поторапливая пинками, погнали к «яме». Оставлять живых чеченок за спиной было нежелательно —
Пусть посидят… Их, конечно, хватятся и вытащат, но, хочется надеяться, не сразу. До того времени они не умрут, не успеют. Были бы их сыновья чуть постарше, их бы следовало прикончить, чтобы «кровников» не плодить. Но эти — не в счет. Эти пока вне игры. Пусть подрастут малость…
Когда пробирались через огород, случилось то, чего они боялись и чего следовало ожидать, — один из плохо стоящих на ногах пленников, зацепившись за что-то ногой и потеряв равновесие, свалился в грядки, с хрустом подминая растительность.
Его услышали. Собаки услышали, тут же поднявшие неистовый лай.
Чтоб тебя!..
— Теперь ноги в руки!.. — заторопили бойцы пленников, нутром чуя, что добром все это не кончится. И точно — не кончилось!
Где-то хлопнула дверь, и чей-то из темноты голос окрикнул их по-чеченски. И еще раз окрикнул… И тут же оттуда, словно швейная машина «Зингер», простучал автомат.
Залечь они не успели. Кто-то охнул, схлопотав пулю, и один из пленников, кажется лейтенант, как подкошенный рухнул на землю.
Твою мать!..
В кромешной тьме, расплескивая искры, бился огонек автоматных очередей. Снять обозначившего себя стрелка было плевым делом, но они не отвечали, вжимаясь в землю, надеясь, что «чех» их не видит, паля, что называется, на всякий случай, на подозрительный звук. Еще немного постреляет душу отведет и, может быть, успокоится!
Все… тишина!
Подполковник ужом пополз назад. На земле скрипя зубами от боли, зарываясь лицом в траву корчился Сашка Ерохин. Он даже стонать себе позволить не мог, чтобы их не обнаружить.
— Куда тебя? — спросил подполковник, быстро обшаривая его руками. Наткнулся, вляпался во что-то липкое и горячее. Ах, черт — в пах, под бронежилет!
Все, не ходок капитан!
Но даже и это — ничего! Все равно бы они выскочили — отлежались с пяток минут, пока все успокоится, и тихо свалили!.. Но некстати, громко, чуть не во весь голос, вскрикнул от боли навяленный им судьбою пленный лейтенант.
И тут же снова заплясал в темноте веселый огонек, и прямо над ними, «состригая макушки», взвизгнули пули.
Теперь отмалчиваться было глупо. Кто-то приложился к автомату и короткой, в три патрона, очередью загасил автоматчика.
— Уходим! — скомандовал подполковник, рывком затаскивая Ерохина на закорки и бегом таща его к лесу.
Рядом, обгоняя его, бойцы несли раненого лейтенанта, жестко, чтобы не пикнул, зажав ему рот ладонью.
— Куда его?
— В грудь и живот. В живот — слепое, в грудь — «сквозняк».
Не повезло лейтенанту! Не жилец лейтенант! Такие диагнозы они могли ставить без всяких врачей — в вопросах смерти они были лучшими, чем они, специалистами. Насмотрелись за две-то войны!..