Третья тетрадь
Шрифт:
– Так, – огорошенно согласился Колбасник и тут же прищурился: – А если вы ее знаете, то что же раньше меня не нашли?
– Я вам даже больше скажу, я даже скажу вам сейчас, откуда и про меня у вас информация. Сказать?
– Говорите, – совсем потух Григорий.
– От Бориса Николаевича Наинского, режиссера из погорелого театра. Верно?
– Точно так.
– Вы связываетесь по каким-то своим делам с Еленой Петровной, узнаете осторожненько, нет ли у ней каких знающих людей в антикварном мире, особенно таких, которые занимаются рукописями, и она, за отсутствием таковых, направляет вас к Бобу, как к
– Да уж, не ошиблись. И до этого места мы с вами худо-бедно добрались. А вот дальше-то, дальше гораздо интереснее.
– Дальше? – откровенно удивился Данила. – Я думал, дальше вы все и расскажете.
– Я? – в свою очередь удивленно воскликнул Григорий. – Что ж мне рассказывать? Вы пришли ко мне в то самое место и про того самого человека спросили. Не знаю уж, как вы на него вышли. Может быть, и это расскажете?
То, что Колбасник начал задавать вопросы, несказанно порадовало Данилу, поскольку инициатива незаметно, но верно переходила в его руки. Тем не менее вдаваться в подробности собственных изысканий, а тем более, странностей Аполлинарии Дах совершенно не собирался, тем более что Григорий явно не имел никакого отношения ни к ее появлению в жизни Данилы, ни к тому, что случилось с ней около Смоленки.
– Честно сказать, на кладбище я оказался совершенно случайно, – просто ответил Данила. – Но что именно вы подразумеваете под «тем самым местом»?
– То, где всё и порушилось, – невозмутимо ответил Колбасник.
Разговор начинал заходить в тупик, и Данила попытался подвести хотя бы какие-то итоги.
– Итак, у вас, как вы намекаете, есть неизвестная науке тетрадь, не в черном коленкоре и не в бордовом сафьяне, кои давно лежат в нужном месте, а в каком-то другом…
– В огненном, кроваво-огненном! – Колбасник восторженно опрокинул еще одну стопку водки и принялся с наслаждением доедать солянку. – Сожгла она меня, прямо…
– Об этом потом. Вы, я понимаю, уже давно носитесь с этой тетрадью, проверяете, перепроверяете, понимаете, что владеете чем-то, как вам кажется, очень ценным, но все еще до сих пор не знаете, что с этим делать.
– Эк у вас все просто! Да меня это душит, сердце жжет! – опять перебил его Колбасник. – Да и не тетрадь это…
– Не тетрадь? – ахнул на весь зал и похолодел Дах. – А что же?
На них стали оборачиваться.
– Обложка одна от тетради.
– Так что же вы городите мне здесь третий час?! – Уже взяв себя в руки и вспомнив, что, может быть, за ними все эти три часа следят, ледяным шепотом потребовал от Колбасника отчета Данила.
Паранойя, конечно! Но по мере общения с хитрым бомжом Даха все упорнее преследовала мысль, что Гриша мог интриговать не его одного и теперь готовит столкновение интересующихся лиц – от Колбасника всего можно ожидать. Ну и атмосфера заведения – точь-вточь «Хрустальный дворец» из «Преступления и наказания» – поневоле вносила настроение настороженное, тревожное, вполне раскольниковское…
– Однако не просто обложка, в ней два листочка последние
Дах вытер со лба холодный пот.
– Хорошо. Продолжаю. Вы выходите на меня, опять проверяете и перепроверяете…
– А как там Ивановка? – снова перебил Колбасник, и Дах с трудом сдержался, чтобы не крикнуть ему: «Заткнись! Не твое дело!»
– Нет практически Ивановки, остов один, – зло бросил он.
– А ведь когда я там был, еще кое-где штукатурка на стенах светилась, и розы вовсю цвели, в шестьдесят пятом-то.
Пораженный нелепым совпадением пребывания Колбасника на мызе со своим годом рождения, Данила не сразу спросил:
– А вы-то зачем туда поехали? – Не может же быть, что открывшееся ему там в наркотическом полубреду являлось еще кому бы то ни было другому! Это абсурд!
– Но вы же поехали – значит, что-то там есть… – Григорий вздохнул. – …Или хочется, чтобы было. Писала же о ней Елена Андреевна, царствие ей небесное, и умно писала, по мне – так лучше всех. – И Колбасник, мелькнув на мгновение своими гнилыми зубами, перекрестился, будто Елена Андреевна умерла совсем недавно, а не сто с лишним лет назад.
Данила внутренне последовал его примеру, но совсем по другому поводу: значит, ничего Колбасник там не узнал.
– Однако вернемся к теме. Итак, в конце концов, нечто, скорее всего, ваша интуиция убедила вас, что я не мошенник, а человек вполне компетентный, и вы решились со мной встретиться и?..
– Хотите, чтоб я сразу про денежки? – как-то весь сник Колбасник, и лицо его стало вновь землистым и безжизненным. Он демонстративно отодвинул недоеденную солянку, налил полную рюмку, выпил, затем выпил еще одну и нехорошо, исподлобья посмотрел на Даха. – А душа моя, значит, вам неинтересна? Неинтересна, значит, никому душа Григория Черняка, моториста торгового флота! – выкрикнул он на весь зал, и официанты напряглись. – Хрен с ней, с душой! Но ведь тебе, ничтожный ты жук-точильщик, – обратился он уже прямо к Даниле, – и то неинтересно, как и откуда тетрадочка эта огненная у меня образовалась, тебе бы только куш сорвать!
– Если бы вы успокоились, то увидели бы, что глубоко ошибаетесь, и что я не стал бы полгода предпринимать свои розыски, если бы был, по вашему образному выражению, жуком-точильщиком, – спокойно и веско ответил Данила. Колбасник тут же остыл. – У меня своя история – и, полагаю, не слабее вашей. И я несомненно прежде, чем сторговать у вас раритет, разузнал бы, как и откуда он у вас появился. В противном случае я могу оказаться в весьма нехорошем положении, если не хуже. И потому – внимательно вас слушаю.
Выпалив эту тираду, Данила тоже налил себе рюмку водки и выпил. Может быть, сейчас, через пять минут, тайна исчезнет, и все окажется обманом или фантомом… А он погубил из-за нее безвинное существо. Впрочем, все мы пьем из-за комплекса вины, как известно.
Григорий воровато оглянулся:
– Курят здесь? – и достал из кармана, к неописуемому удивлению Даха, пачку «Шипки», которой, по представлениям антиквара, не существовало уже с конца восьмидесятых. – В Эрмитаже достал, когда грузчиком работал. Именно там последняя партия этого товара в городе была выкинута на реализацию. Для особо торжественных случаев держу. – Даху, однако, сигарету не предложил.