Третья Варя
Шрифт:
— Э-э-ге! Мы здесь! — приложив ко рту трубкой ладони, отзывался на Ромин голос Людмил.
Какой белый у него лоб! Глаза горят. Вот что, он похож на Радослова! Гордого Радослова!..
— Удивительно, Людмил, как ты наизусть запомнил Записки! — сказала Варя.
— Когда у нас в классе кто-нибудь вступает в комсомол, я рассказываю. Такой у нас обычай вспомнить Шипку! После Шипки Болгария стала Болгарией. Мал труд запомнить! Если хочешь знать, у комсорга есть потруднее дела.
— Ты комсорг? Наверно, ты хороший комсорг.
— Обычный.
— А Долина Роз?
— Долина Роз начинается от Казанлыка. Не знала?
— Конечно, нет. Откуда мне знать? Людмил, мы нашлись. А чего-то жалко, Людмил…
Они торопливо шли и говорили спеша, словно боясь не успеть сказать что-то самое важное, и время от времени покрикивали Роме: «Э-эй!»
— Поезд в восемь утра, — пробормотал Людмил, глядя на часы. — Завтра в Москве. Послезавтра в шесть вечера поезд на Софию…
Что он? Что он? Что он, Людмил?! Что он высчитывает?
— Послезавтра в шесть, — повторял он, сведя брови-шнурочки.
У Вари упало сердце. У Вари перехватило дыхание.
— Ха-ха-ха! Ты деловой, оказывается! — засмеялась она. — Здорово рассчитал! Смех! Как настоящий бухгалтер. Людмил, стоит ли тебе поступать в институт Горького? Поступай на бухгалтерский, ха-ха! Будешь вести бухгалтерию, ха-ха!
— Ты досадно смеешься, невесело, — удивился Людмил.
— Нет, я веселюсь! — крикнула Варя. — А на поезд успеешь, не беспокойся, успеешь…
И, распахнув руки, она побежала между соснами, пальтишко ее раздувалось и летело за ней, как голубое облачко.
— Наши, наши, где вы, наши?
Она бежала зигзагами, огибая сосны, и вдруг наскочила на агронома. Он был, как вчера утром, в высоких сапогах, соломенной шляпе и прорезиненной куртке на «молнии». За плечом у него было ружье. Все это придавало ему романтичность.
— Рома! Вездеглаз! — взвизгнула Варя и, с разбегу повиснув у него на шее, влепила поцелуй в небритую щеку.
— Здор'oво, пионер! — сказал он. — Здор'oво, Болгария!
Маленькая Сима-Серафима вынырнула из-под его локтя, в старом ватнике поверх розового платья, босая, держа в руках туфли на шпильках.
— Невредимые! Целые! — взмахивая туфлями, вопила она. — Нашлись! Не утопли!..
— Глупости! — свирепо оборвал агроном. — Для чего им тонуть?
Он снял с плеча ружье и три раза выпалил в воздух.
— Знак, что нашлись, — объяснила Серафима. — Клавдия по берегу ходит. Стрельнул три раза — значит, нашлись. Домой побежала деда успокоить.
Агроном поставил ружье к ноге, оглядел Людмила и Варю, сдвинул шляпу на затылок и освобожденно вымолвил:
— Черти!
— Перепу-у-угу-у было! — подхватила Сима.
— Черти вы, черти! Ну черти! — ругался агроном.
Он достал из накладного кармана пачку «Беломора», вытащил папиросу, помял и закурил.
— Из-за вас, черти, курить научился, — давясь дымом, сказал
— Что это?.. А! — догадался Людмил. — Это я… говорю Варе…
— Ах, какое благородство! Он берет на себя! — перебила Варя. — Рома, не верь, заливает!
— Что это «заливает»? — спросил Людмил.
— Ха-ха-ха! — смеялась Варя. — Рома, это я увлекла его за Оку, я, презренная, я!
Рома бросил недокуренную папиросу, притушил сапогом, вдавил в землю и, поглядывая из-под соломенной шляпы на Варю, сожалеющим тоном спросил:
— Конфликт?
— Предоположим? — Он сдвинул шляпу на затылок. — Конфликт между вами не есть просто конфликт, а есть международный конфликт. Что грозит… — он надвинул шляпу на лоб, — срывом нашей политики мира. С целью предотвратить мировой пожар призываю стороны не дать разгореться… Дошло? Алле!
Он снова сдвинул шляпу на затылок, взял на плечо ружье и энергично зашагал в лес, в сторону, откуда они с Симой явились.
— Алле! — махнула Сима-Серафима туфлями на шпильках.
Из гостеприимства она засеменила возле Людмила: зарубежный как-никак гость!
— Наша колхозная молодежь с энтузиазмом сошлась в клуб на доклад, — рассказывала Сима. — Исключительно волнующий получился доклад, даже овации были! После обмена мнениями товарищ Хадживасилева, откликаясь на просьбу колхозников, выступила по-болгарски. Незабываемое впечатление!
— Да? — полувопросом вежливо ответил Людмил.
Варя шла сзади, сунув руки в карманы голубого пальтишка. «Вот и все. Вот и все. Вот и все!» — повторялось у Вари в душе. Она слушала бор. После недолгого сна в бору пробуждалась жизнь. Что-то ворочалось, возилось в кустах. Стучал дятел. Молодо, страстно высвистывала птица: фью-фью, тю-лю-лю! Вдали по-утреннему звонко куковала кукушка. На востоке желтело небо…
Коротко охарактеризовав Людмилу выступление его матери в клубе, Сима-Серафима от него отстала. Симе хотелось поделиться впечатлениями с Варей. Людмил, что ни говори, представитель иностранной державы, Сима немного перед ним тушевалась. С Варей Симе было свободнее.
— Как волнующе! Как все волнующе! А после доклада вопросы посыпались. Исключительно острые, председатель предвидеть не мог, какие острые посыплются вопросы, такая накаленная создалась атмосфера, наш председатель то и дело в колокольчик звонит. Ну, докладчица ничего, вышла из положения. А если вникнуть, наша колхозная молодежь хоть и любит каверзные вопросы постороннему лицу задавать, а самая трудящаяся и передовая среди стран всего света! Так и товарищ Хадживасилева в заключительном слове признала! До полночи обменивались мнениями. Пожилые женщины и те не расходятся. Петухи полночь запели, тут Рома шепотом из клуба меня вывел и говорит: «Тс-с, говорит, без паники, наши пропали, говорит». Я с перепугу туфли домой не успела забросить, так на шпильках и побежала за Ромой на Оку вас искать.