Третья
Шрифт:
На слайдах мелькали разные картинки, из животных я знала только крыс, кошек, и были собаки, который выращивали в специальных вольерах, а птицы были мелкими, серыми и незрячими.
– Только тогда люди поняли всю трагичность ситуации, но было уже поздно. Яд практически уничтожил поверхность земли, сделав её непригодной для жизни. Яд под действием влаги впитывался в землю, растения гнили на глазах, превращаясь в труху, мир земли умирал.
– Мир, птицы, животные, люди, стоны, крики… – Я погружалась наконец-то в сон.
Я совершенно не выспалась. Сегодня снова аттестация. Больше всего боюсь, что нам придётся
– Как же всё это вынести? – Возмущается она чему-то. Выходит, утро не только у меня сложное. – Снова уменьшают квоты на воздух. Придётся покупать уже два дополнительных баллона. Видите ли, очередной очиститель вышел из строя. Хорошо им там под куполом!
– Тише, ты что! – Папа очень опасается подобных разговоров. Только если мама уж совсем распаляется и начинает, громко выказывать недовольство он шепчет почти беззвучно, шевеля лишь губами: «кругом уши, всё слышат, и всё записывают».
– Да, пусть знают… – мама пыхтит, но всё же речевые обертоны спадают, переходят в едва уловимое бурчание, а затем она и вовсе умолкает, поджав губы. Наши родители, предсказуемы, так словно их кто-то записал на видео несколько раз и теперь включает, ну и изредка меняет по очерёдности их настроение. Вот сегодня мама в режиме закипающей воды в кастрюле, папа тот самый кусок льда, который всё это остудит. Остудил. Мама суёт ему в руки карточку, аккуратно укладывая контейнер с едой, флягу с водой и переносной баллон с чистым кислородом в сумку на длинной лямке.
Игнорируя происходящее, целую бабушку, она смиренно сидит, как, обычно в кресле с кислородной маской на лице. У неё астма, которая всё сильнее и сильней день ото дня.
– Проснулась? – Мама указывает мне на часы, затем на такой же набор, что только что утрамбовала в сумку отца. – Это твоё. Сама сможешь хотя бы контейнеры сложить в сумку?
Мне абсолютно не хочется ни с кем разговаривать, тем более, сейчас. Просто киваю.
– После работы сразу домой! – Мама явно не в духе и виной тому, наверное, не только квоты на воздух. Снова киваю. – Нам сегодня выдают чеки, мы с отцом идём в банк, затем в главный реестр. Нужно кому-то побыть с бабушками.
– Да, мама!
– И вычисти, наконец, аквариумы! – Кричит мне в спину в тот момент, когда я пытаюсь укрыться от неё в ванной. – Это единственное, что я прошу тебя сделать!
Налив воды в умывальник, записываю в ежедневник отчётов: 200 мл воды плюс 0.1 квт энергии, статья расхода = гигиена.
День предстоит тяжёлый, облачаюсь в серую форму из плотной ткани, нахожу сумку с учебным планшетом и кейс с рабочими инструментами. Контейнер с едой, баллон с водой едва влезают в сумку, кислородный же предательски никак не хочет уместиться так, чтобы ничего не выкладывать.
Пытаясь всё утрамбовать, провозилась лишних семь минут и плезнер настойчиво верещит в кармане. Вот, уж вредная штуковина, этот портативный разум.
– Бегу! – Кричу на ни в чём не повинный прибор. Ох, если бы он умел разговаривать, давно бы меня гневно отчитал за подобное обращение. Но, я же не специально, я люблю тебя мой милый плезнер, но сегодня ты меня раздражаешь.
Плезнер, это мобильное устройство, в котором, есть всё – от часов, ежедневника, телефона,
Мама часто повторяет мне: «Плезнер, это сложна штуковина, и очень опасная».
В этом она права. Шестьдесят лет назад один из ученных вживил это устройство в искусственное механическое тело, так был создан первый самостоятельный робот. Об этом я писала доклад несколько лет назад по предмету «механизация». Робот был признан опасным, так как стал подсовывать своему изобретателю неправильные расчёты с целью не показать, как много энергии потребляет. Изобретение забрали в лабораторию, всех обязали регулярно сдавать плезнеры на проверку в бюро контроля техники, а лимит электроэнергии значительно уменьшили. И имя учёного стало нарицательным, так теперь и говорят: «не будь М-К1833, не трать зря электроэнергию».
Недаром я это вспомнила сегодня утром, светильники под сводом жутко раскачиваются, угрожая погаснуть, а это грозит тем, что мы останемся в темноте, страшнее только удушье от пыли.
Раскачивающиеся светильники не редкое явление, но за последнее время, это становится всё чаще и чаще. Иду как можно, быстрей стараясь, избегать вида ламп.
– Третья, подожди. Третья! – Голос подруги догоняет эхом. Суетливая и долговязая с пепельно-серыми волосами и примерно такими же глазами, опаздывающая всегда, так что увидеть её спокойно идущей, это практически невозможно. Но она моя лучшая подруга. Дружим мы с тех пор, как начали ходить и говорить. Точнее, она говорит, а я слушаю, потому что энергии в ней больше чем в проводах.
Вот, у неё красивое имя Река. В отличие от моего, которое скорей из базового курса арифметики. Меня так и дразнили в академии «арифметическая переменная». Были бы у меня светлые глаза и обычное имя, как, например, Река или Луна, жить было бы куда легче. У подруги даже есть картинка на планшете с изображением потока воды, древние люди называли это – Река. Но у меня всё не как у всех: ярко-синие глаза, золотисто-рыжеватые волосы и необычное имя… Необычная семья, две бабушки, трое детей и имена не из реестра.
Обычно, когда рождается ребёнок, родители регистрируют его в главном реестре и как рассказывала сестра, перед родителями открывают редкую бумажную книгу, родители выбирают понравившееся имя для своего ребёнка, там даже помогают найти картинку, соответствующую имени. В этом есть что-то волшебное. У меня просто цифра «три». Никакого волшебства.
– Ох, почти до утра уснуть не могла, – охает подруга, поравнявшись со мной.
– Я тоже. – Выдыхаю. – Ты тоже всю ночь думала о последней наземной войне?