Треугольник
Шрифт:
Андраник вдруг понял, что у нее мутится рассудок. За матерью ухаживала Анжела. Они жили на деньги, посылаемые Ростомом из Америки, и ждали выздоровления Лейлы, чтобы получить разрешение на выезд… Константин привык к римским улицам, бегло говорил по-итальянски, и знакомые парни и продавцы ларьков звали его Коста. Лежа в углу на кровати, Лейла молча, застывшим взглядом встречала входивших, а когда в ней загоралась искорка жизни, она только воевала с мужем. Ночью, устроившись каждый на своей кровати, они прижимались спинами к стене и глядели друг на друга. Но взгляд Лейлы был особенным, она не просто
Андраник реже выходил из комнаты, он стал равнодушен ко времени, он был внутренне убежден, что Рим — их последнее пристанище и куда-нибудь двинуться у них не будет возможности. И все же каждый раз, когда Анжела возвращалась от врачей, он спрашивал одно и то же: «Что сказали?» Ее ответы бывали похожи друг на друга и всегда неутешительны уже два года подряд. Сейчас она ответила не сразу, подошла к плите, поставила на огонь кастрюлю с супом и стала помешивать. Ее голос донесся одновременно с запахом еды. «Врач сказал — ностальгия». Слова ее сначала показались ему обыкновенными, много он наслышался и навидался за эти два года, тысячи лекарств он достал на рынке…
Анжела расставила на столе тарелки, не глянув в сторону матери. Мать ела отдельно, когда в комнате никого не было.
Короткие брюки Анжелы были очень малы, и отцу на минуту показалось, что она превратилась в мужчину. «Тоска по родине?» — подумал Андраник, и слова эти показались ему трескучими и ничего не говорящими.
Он посмотрел на Лейлу, на ее уже поредевшие и поседевшие негритянские волосы, на черное лицо и, улыбнувшись, пробормотал под нос: «По Африке, что ли?» — «Не знаю», — ответила дочь. Они принялись есть молча, глядя каждый в свою тарелку. Только Коста бросал частые взгляды на окошечко, ожидая, когда его позовут друзья.
«Значит, тоска по родине, по Африке то есть», — задумчиво проговорил Андраник. «Через Армению», — сказал Коста. «Как?» — напрягся Андраник, пытаясь понять. «Говорю, тоска по родине через Армению», — между прочим повторил Коста и хотел еще что-то добавить, улыбнулся, но не успел, снаружи со скрежетом остановилась машина, его позвали, и в комнату ворвались обрывки итальянской речи — быстрые, певучие, не имеющие смысла…
Физиология рода
Аракел в этот город с Путиловского завода пришел, Костан — из Персии. У Аракела была большая сумка с документами, было пальто с меховым воротником, и он должен был основать завод в Армении. У Костана была кипа фотокарточек и больше ничего.
Ревком дал Аракелу длиннющую пустую комнату, бывший хлев, наверное, или что-то в этом роде. Тут-то и встретились Аракел с Костаном. Целый месяц комната пустовала, Аракел все ходил в Ревком, — и однажды, не выдержав, в сердцах швырнул сумку об пол, сказал:
— Не хочу, ничего не хочу… Я путиловский рабочий… А чем сейчас занят? В каком я положении, хочу сказать? Армяне завод не признают, не понимают…
Городок славился церковью и улицей кузнецов. И Костан отправился на улицу кузнецов. В первой кузнице работали два потешных кузнеца. Одного почему-то звали «Французский», другого «Английский». Это были веселые
— Ладно работаете, ребята, ладно… — потом, прикидываясь простачком, спросил: — Почему вдвоем работаете?..
Колесник Оник ответил рассудительно:
— Один должен держать, другой — бить, не так разве?
— Не знаю… — сказал Костан и, прищурив один глаз, снова спросил: — Для третьего дела не найдется?
— Смотря… — неопределенно протянул Колесник Оник, а Костан воодушевился:
— Рука руку моет, две руки — лицо… Если бы мы это вовремя поняли, мы бы не упустили страну… Вот так бы собрались сначала два человека, потом четыре, потом, глядишь, десять, сто… А?.. И пусть бы кто тогда подступился… А?..
Колесники, Оник и Гевор, оставив работу, насмешливо смотрели на Костана.
— Тебя рябой Аракел подослал?
— Хочешь нас в тот сарай затащить?
Костан улыбнулся:
— Почему же сарай. Завод…
— Убирайся-ка подобру-поздорову…
Но Костан повадился ходить на улицу кузнецов. Мастеровые посматривали на него косо. Однажды Костан изрек:
— Аракел говорит, армяне работать не умеют…
Онику и Гевору Костан давно уже надоел. Они переглянулись и приняли решение.
— Врет твой Аракел, — сказали они. — Приходи сегодня вечером, выпьем вместе, Аракелу твоему назло. Приходи давай…
Вечером собрались Гевор и Оник, Смбат и Дереник, Петрос и Симон, Французский и Английский и — Костан. Выпили. Крепко выпили. Ночью, когда расходились, уже на улице они сказали Костану:
— Значит, говоришь, собрать завтра манатки и явиться в ваш хлев… то есть завод… так, что ли?..
— А может, еще и немецкий рубанок с собой прихватить? — спросил Смбат.
Костан довольно улыбался:
— А что, пригодится… Еще люди подойдут… Сначала десять будет, потом сто, потом, глядишь, тысяча наберется… Вот тебе и завод… армянский… промышленная Армения… хорошо…
— А ты хозяин, так, что ли?..
— Почему? — серьезно ответил Костан. — Директором Аракел будет.
— А детей моих кто вырастит? — сказал Оник и заехал Костану по уху.
И навалились все на Костана и замолотили кулаками.
— Оп-ля! — говорил Французский и бил.
— Оп-ля! — говорил Английский и тоже бил.
На следующий день Оник, Гевор, Английский и Французский, протрезвев, ждали последствий.
— Больше он в эти края не заявится, — сказал Французский.
— Да уж, отвадили, — сказал Оник, высморкался в кулак, да так и замер на месте. В конце улицы показался Костан. Лицо чем-то обмотано, рука на перевязи. Костан приблизился, попытался было улыбнуться, потом сказал «Утро доброе». Язык его запал в пустые десны. Передние зубы отсутствовали полностью.
Костан подошел, здоровой рукой взял в углу кузницы железный прут и, придерживая ногой конец, согнул его.