Тревожная весна 1918
Шрифт:
Лежат бронированные вагоны на грунте, часть из них объяты сильным пламенем и там раздаются взрывы от сработавшего боекомплекта, часть покореженные лежат и чадят, окутанные черным густым дымом и насыщая воздух запахом горелого мяса. Кончилась красная артиллерия! Пламя резко взметнулось на двадцать метров вверх, а взрывающиеся боеприпасы плевались струйками яркого дыма во всех направлениях. Вагоны должны были сгореть дотла, пока от них не останутся покореженные от жара листы стали, да множество почерневших колес в куче пепла и золы. От горящего топлива исходил такой жар, что даже толстые рельсы скрючивались в бесполезные железки, огненный керосин шипел и потрескивал,
С этого момента картина боя резко изменилась. Наша слабосильная батарея, установленная по 2 орудия у Троицкой и Константино-Еленинской церквей, имея великолепный обстрел и прислугу исключительно из офицеров, развила меткий и губительный огонь по многочисленным цепям противника. Тому это определенно не понравилось! Большевики как-то пока не привыкли к такому обхождению. Ведь до этого боя красные всегда могли только обстреливать нас, а сами под ответный огонь артиллерии почти не попадали. То орудий у нас не было, то снарядов!
Пушки казаков после выстрелов откатывались назад, с грохотом подпрыгивая в колее, оставленной собственными колесами, шипели, когда охлаждали дула, а потом снова стреляли, изрыгая клубы дыма, густеющие, как осенний туман. Пот струйками стекал по слоям копоти, запекшейся на лицах наших артиллеристов. Передок одного из броневиков "большевиков" взорвался от прямого попадания, и один из членов экипажа заорал во все легкие, когда от попавшего в живот осколка все его внутренности вывалились наружу, выплеснув кишки, как отходы мясной лавки, прямо на горячую броню. От нашего меткого огня красногвардейцы замялись, в их сердцах угнездился страх, часть из них отхлынула назад, другие приостановились и залегли.
Наблюдающий издалека за боем в бинокль красный командарм Антонов поморщился. Снова провал. Потери были велики. Очень велики. А как все замечательно начиналось… Но радовало его только одно — сегодня противника все равно задавят. Белоказаков должны задавить. Это только самое начало боя…
Глава 11
Мы воспользовались этим минутным затишьем и перегруппировали наши части. Но к противнику с севера, огромными толпами постоянно двигались большие подкрепления и непрестанно вливались в атакующие цепи. Человеческое цунами, построенное, вооруженное и готовое воевать! Когда же мы вас всех перемелем!
Безумец Антонов (этот картофельный дурень опять поставил на карту все, веря лишь в штык, саблю и рукопашную), раздраженный тем, что вынужден был отложить сладкий миг победы из-за нашего упрямого сопротивления, приказал бросить еще больше людей, готовыми умереть по одному только слову своих новомодных гуру, на эту кровавую равнину, под огонь пушек, в ту жуткую мясорубку, под картечь, под обстрел винтовок и пулеметов.
Красные комиссары приказали своей пехоте, сомкнутые ряды которой жаждали мести, двигаться вперед, и огромные толпы людей отвечали на приказ, экзальтированно крича "ура" с бешеной энергией. Ясный солнечный свет мерцал, отраженный тысячами большевистских штыков. Очертания красноармейских колонн заполняли все окрестные поля своими воинственными криками и топотом ног.
Некоторые батальоны были набраны из китайцев- интернационалистов, и их желтокожие офицеры кричали на своем языке, призывая солдат показать всему миру, как храбро умеют сражаться жители Поднебесной. Рядом им в ответ раздавались кличи белобрысых латышских рот. Им откликался ор диких мадьяр: "Хольнуп… хольнупутан!" Это был долгий вой, как у кричащего над жертвой зверя, от которого шевелились волосы на затылке. Он был полон
И тогда началась самая страшная бойня… Теперь на нашей стороне уже было преимущество в артиллерии, но численно мы значительно уступали своему противнику. Снаряды визжали, выли, грохотали и убивали. Станковые пулеметы захлебывались, не обращая внимания на перегрев стволов. Да и какая точность тут нужна? Дистанция смешная. Главное — в ту степь бить. Прямо по этой толпе. И как можно чаще, плотнее и гуще. Северная дорога и ее плоские окрестности служила теперь гигантской мясорубкой.
Батальон за батальоном красных шли под плотный огонь повстанцев, и батальон за батальоном погибали на открытом пространстве, но с севера приходили всё новые солдаты, добавляя новые смерти к богатой жатве этого дня. Большевики наступали без какого либо определенного плана, шли беспорядочно, чувствовалось, что они стремятся лобовым ударом сбить нас с железной дороги и очистить себе путь на Ростов. Обдолбались они, что ли? Или, может быть, напились, обкурились опия или сошли с ума. Им даже не пришло в голову предпринять одновременную согласованную атаку со всех сторон.
Казалось, что врагов неисчислимое множество. Куда бы я ни глянул, отовсюду появлялся новый батальон или бригада, присоединяясь к наступлению на город. Когда красные полчища вошли в Хотунок, то на их броневики и "джихадмобили" из окон и чердаков смертельным дождем посыпались коктейли "Молотова" от наших "охотников". Все автомобили противника загорелись и ярко пылали жаркими кострами, пламя ползло по броне и трепетало на ветру, выбрасывая в небо черные клубы дыма.
Полковник Денисов и я находились у Троицкой церкви. Отсюда вся степная равнина, где происходил бой, была видна, как на ладони. Над нами свистело столько пуль, что трудно было понять, стреляют противники в нас прицельно или нет. С севера напирала огромная темная масса, плотная, как сардины в банке, шеренга за шеренгой медленно и неумолимо двигалась к городу.
Враги усиленно умирали. Наши снаряды пробивали колонны, и огонь винтовок и пулеметов, прореживал шеренги красноармейцев, замедляя уже и без того мучительно медленное наступление. От наших метких выстрелов наступающих красноармейцев откидывало назад под ударами пуль, которые могли бы свалить и лошадь. Я видел, как двоих солдат разнесло в ошметки, когда рядом с ними взорвался снаряд, другой пехотинец кричал, лежа с оторванной по бедро ногой. Некоторые раненые пытались нетвердой походкой продолжать движение.
"Ты не сможешь так сделать, Антонов", — думал я, — "ты, ублюдочный сын бесстыжей матери! На этот раз твой фокус не пройдет, и если ты будешь биться своей упрямой красной башкой о крепость из огня и стали, твою армию разнесут на клочки, ты проиграешь войну и никогда больше не увидишь снова Кремль, ты, чертов тупой болотный житель… Мы заставим Вас заплатить за нашу родную землю такую огромную цену, что безумцу Ленину в пору будет схватиться за голову в своем роскошном кремлевском дворце!"
Несколько поредевших батальонов, в бессильном гневе, оставляя после себя кровавый след на молодой примятой траве, потихоньку, со скоростью улитки, переползали ближе к нашим позициям, к неминуемой смерти, и это переползание грозило кончиться полной остановкой, когда всё, что останется от красной армады смешается с Донской землей. Удобрить землю ублюдками, унавозить землю сучьим племенем!