Тревожные галсы
Шрифт:
— Что?
Скляров сказал, что жена его бросила. Собрала вещи и уехала.
— Поссорились?
— Ходил он тут к одной, Верой зовут. Раньше дружил с ней, а женился на другой.
Серебряков с укором посмотрел на Грачева.
— Ты что же своего друга не удержал, а? — Капитан 1 ранга нахмурил брови. — Как же теперь? Жена уехала, а он тут один?
Грачев улыбнулся:
— Помирятся они, товарищ комбриг. Я знаю Сергея, он любит Наташу. Просто погорячился.
— Я в это мало верю, — Скляров встал, заходил по каюте. — Дайте мне Борцова, а? Ромашов не возражает, я был у него.
Капитан 1 ранга тоже встал.
— Никого я тебе не дам, Павел Сергеевич, — строго сказал он. — Не вижу на то веских причин. Не вижу!
Наступила неловкая пауза. Наконец Скляров спросил:
— Значит, Кесарев остается?
— Да, — сухо сказал Серебряков. Он взял со стола ручку и в углу рапорта ниже подписи Склярова написал:
«Службу любит. Списанию на берег не подлежит».
Когда Скляров вышел, Серебряков сказал:
— Ты не забыл Савчука? Нет, да? Молодцом. Приехал Савчук...
То, что приехал конструктор, минер с отцовской подводной лодки, Грачева обрадовало. Но Петр ждал, что Серебряков скажет что-нибудь о дочери. Ира давно не пишет, и Петр терялся в догадках. Пытался поговорить с ней по телефону, но оба раза трубку брала хозяйка квартиры, где она снимала комнату, и вежливо отвечала: «Иры нет. Где она? Ума не приложу. Может, в институте, может, ушла с подругами в театр...» Когда Петр объяснял ей, что звонит издалека, она восклицала: «Ох, как жаль, молодой человек. Я ей скажу. А вы звоните, не стесняйтесь!»
Петр, наверное, и не стал бы спрашивать об Ире, не заговори Серебряков сам о ней:
— Ты знаешь, она не приедет сюда летом.
— Как же так? — вырвалось у Петра. — В августе ждет мама...
— Видишь ли, не получается. — Василий Максимович развел руками. — У Иры практика. Ей сейчас нужна практика, и, видимо, ее пошлют в Норвегию, а может, в Швецию... Да ты приходи к нам домой, и мы обо всем потолкуем.
Петр пообещал прийти, а про себя подумал: «Что ж, тогда свадьбу отложим, а к матери я поеду один».
Серебряков встал — высокий, чуть сутулый, с густой шевелюрой седых волос.
— Савчук, видно, засиделся где-то в гостях. Кажется, я не дождусь его. — Он посмотрел на часы. — В тринадцать ноль-ноль мне надо быть на вокзале. Приезжает группа специалистов из Главного морского штаба.
У двери комбриг остановился.
— Поговори с Кесаревым по душам, пусть напишет жене, все объяснит ей.
— Куда она денется? Помирятся...
Серебряков
— Нет, Петр, в жизни не так все просто. Кесарев ведь один живет? А неполадки в семье — неполадки и в службе.
Когда Грачев вернулся на свой корабль, мичман Крылов, хмурый, как туча, доложил, что командир объявил ему пять суток ареста. На ночь кормовая радиорубка осталась не закрытой.
— Я сам закрывал ее, и кто открыл, не знаю...
Петр заметно расстроился — это он там был.
— Забыл закрыть, понимаете...
Мичман недоуменно взглянул на него:
— Вы?
— Да, я.
— Когда?
— Вы ушли спать, а я тренировался на ключе, — вздохнул Грачев. — Кажется, руку «сорвал». Я доложу командиру, и он отменит взыскание. Вы здесь ни при чем.
Крылова тронула откровенность старшего лейтенанта.
«Вот это человек», — подумал мичман.
— У вас еще что ко мне? — нарушил его раздумья Грачев.
— Завтра учение по радиосвязи, разрешите мне заступить на вахту? Ребята у нас молодые, как бы не оплошали.
— Что, домой не пойдете? Таня небось заждалась.
Крылов сказал, что он позвонит ей.
Петр поспешил к Склярову. В его каюте сидел замполит Леденев.
— Садитесь, — сказал Грачеву командир. — Я сейчас освобожусь. — И он взглянул на замполита. — Значит, надо послать и офицера?
— Сами решайте, Павел Сергеевич, — качнул головой замполит. — Может, и не надо. У нас теперь каждый человек на счету. Скоро снова в море.
— Кажется, отец матроса рейхстаг штурмовал? — спросил в раздумье командир.
— Штурмовал, Павел Сергеевич. И подпись свою на рейхстаге оставил. А после войны орден Ленина получил. Лучшим комбайнером был на Дону.
— Да, славно воевал, славно потрудился, — задумчиво сказал Скляров. — Поедешь ты, Федор Васильевич, с матросом. Я доложу об этом начальнику политотдела. Можешь собираться. — Скляров вдруг спохватился: — А кто за тебя останется?
— А вот он. — Леденев кивнул на молча сидевшего Грачева. — Член партийного бюро.
— Не возражаю. Ну, не будем терять время...
Когда замполит ушел, Скляров сказал Грачеву, что у акустика погиб отец. На уборке хлеба. В степи пшеница загорелась, а он на комбайне работал. Бросился огонь тушить. Обгорел весь. Скончался там же, в поле... Телеграмму прислал военком. С акустиком поедет замполит. На похороны. Отец матроса начинал службу на Севере — плавал на «Гремящем», потом добровольно ушел в морскую пехоту. Дважды тонул, был ранен.
Скляров закурил. Он долго молчал.