Тревожные ночи Самары
Шрифт:
Альберт Генрихович внимательно посмотрел на Ягунина.
— Завидуешь?
— А это не важно, — обидчиво вскинулся Михаил. — Я как партиец понимаю, что должности чекиста не соответствую. Вот и все.
Внезапно Вирн высоко поднял голову, обернулся к Волге, прислушался.
— Да нет… Лесопилка, — вполголоса пробормотал Ягунин. Он волновался: как-никак решиться все это высказать было
— Сотрудник Ягунин, — сказал Вирн будничным тоном, будто о погоде говорили, а не о судьбе. — Откровенность за откровенность. Не начни ты этого разговора, я бы, может, подписал твой рапорт. Езжай!..
Он выдержал паузу, продолжая смотреть на Михаила, который чувствовал себя явно не в своей тарелке.
— Ты вот недоволен собой. Значит, кое-чему научился. Зачем же тебе уходить? Я вот убежден, что там, где появляется самодовольство, там кончается чекист. И не только чекист. Большевик тоже. А насчет твоего несоответствия… Белов тоже не родился чекистом. Надо соответствовать, Ягунин! Ленин говорил, что социализм нам строить с теми людьми, какие есть. Других взять негде.
— Идет! — раздался голос красноармейца.
Сначала они услышали постукивание мотора, и уже потом стал проявляться на реке кургузый силуэт буксира. Ягунин со всех ног бросился к дебаркадеру, а Вирн, прикурив папиросу от папиросы, остался у костра. Он следил, как разворачивался носом против течения видавший виды «Богатырь», как суетились на его борту и на дебаркадере неясные фигуры. Но вот донесся голос Белова:
— Остальных в грузовик! Есть грузовик-то, а?
Чувство необычного, огромного облегчения охватило Альберта Генриховича Вирна. Он почувствовал слабость, чуть было не опустился на песок, но пересилил себя, зажмурился, длинно вздохнул. «Вот и все, кажется, — подумал он. — Иван жив и дело сделал, и даже веселый, черт!..»
К костру шли трое — Белов, Яковлев-Семенов и Чурсинов. Когда приблизились, Вирн увидел, что одежда у всех измазана в иле, помята, кое-где разорвана. Щеку усатого красавца Яковлева-Семенова пересекла ярко-розовая царапина.
Белов, подойдя к Вирну на шаг ближе остальных, отрапортовал:
— Товарищ председатель губернской чрезвычайной комиссии!
Задание выполнено. Взяли мы, считай, всех, кроме
Подошел Ягунин. Он с жадностью слушал.
— Значит, не соврал Гюнтер? — сказал Вирн. — Ну, а с людьми? В порядке?
— Почти, — несколько смущенно сказал Иван Степанович. — Коничева крепко зацепило, еще трех товарищей по мелочи… И все из-за меня. Я на всякий случай подстраховался. А пока остров оцепляли, они учуяли. Ну, и пальба. А там надо было брать их с маху.
Белов оглянулся на Ягунина, блеснул мелкими зубами:
— С маху, как вот Ягунин любит. Ей-ей, позавидовал тебе, Михаил. Брать бы их прямо в сторожке…
Вирн бросил многозначительный взгляд на Ягунина, еле заметно усмехнулся.
— Ладно, идемте, товарищи, — сказал он негромко. — По дороге расскажете. Да, вы там Гаюсова, конечно, не накрыли? Иначе сразу выложили бы…
— Еще бы! — фыркнул Яковлев-Семенов.
Они шли тесной кучкой — Вирн, Белов, Яковлев-Семенов и Чурсинов, — шли по песку к темнеющему невдалеке сомнительному красавцу «Русобалту», но о чем спрашивал Вирн и что рассказывали участники операции, Ягунин не слышал, хотя брел он позади них всего в пяти-шести шагах.
«В Туркестан!.. В Дальневосточную Республику!.. К черту на рога!.. — с яростью, тоской и отчаянием думал он, кусая губу и сжимая кулаки. — Проклятый Гаюсов!.. Из-за меня ведь погиб Ванюшка… Все, все из-за меня! Не упустил бы я его тогда…».
Не знал чекист Михаил Ягунин, что пройдут годы, Гаюсов вынырнет на поверхность и снова — уже в который раз! — пути их пересекутся. Знал бы — не убивался, да только откуда ему было это знать?