Тревожные сны царской свиты
Шрифт:
Альянс с Лебедем - маневр в стиле Сергея Шахрая, хотя инициатором, скорее всего, был Борис Березовский. Боязнь возвращения к власти коммунистов, беспримерная по затратам рекламная кампания по инерции дали ожидаемый результат - тяжелобольной Ельцин выиграл выборы. Реформаторы удержали власть. Не станем возвращаться к коллизиям этих дней. Не станем говорить, что повторное избрание Ельцина - было единственно возможным вариантом для демократов, которые, по существу, уже давно были в сдержанной оппозиции к своему недавнему кумиру.
Что мы получили в итоге? Об этом есть смысл сказать несколько слов. Мы избрали больного президента, который перенес впоследствии сложнейшую операцию на сердце. Практически большую часть времени после своего избрания в силу объективного недомогания Ельцин был президентом де-юре, а не де-факто. Недомогание президента превратилось в деталь его образа, причем деталь, наиболее запоминающуюся. Мало работающий президент, независимо по каким причинам это происходит, ставит под сомнение эффективность и нужность президентской власти как таковой.
Мы часто любим употреблять
Работающий в щадящем режиме президент не есть катастрофа, когда его обязанности, скорее, представительски-формальные или, как принято говорить в таких случаях, в пределах обязанностей английской королевы. Ничего подобного у нас нет. Президент в России согласно Конституции наделен всеобъемлющими, если не сказать больше, неограниченными полномочиями. Когда писалась Конституция, а она писалась именно под этого президента, Ельцин чувствовал себя хорошо. Впрочем, это чувство могло быть и обманчивым. Абсолютно здоровым, начиная с 1990 года, президент не был никогда. И тем не менее тех самых полномочий, которых ему так не хватало в 91- 93-м годах, он получил в полном объеме. С той лишь разницей, что теперь они не называются чрезвычайными, теперь это просто конституционные права президента России. Их всеохватность и довлеющая значимость оказались столь высоки, что по сравнению с ними любые чрезвычайные полномочия смотрятся как легкий политический насморк власти. Но существует незыблемое правило. Полномочия не живут сами по себе. Если они не чрезвычайные и не утверждены на некий кратковременный срок, значит, они повседневные. И повседневно востребованы к исполнению. Здесь, в пересечении предполагаемого и реального, общество получило незапрограммированный эффект безвластия. Карта президентских прав и обязанностей оказалась намного обширнее карты президентских возможностей, как физических, так и профессионально-интеллектуальных. Властному дому противопоказаны пустоты. А если они все-таки образуются и не заняты властью предписанной, то с ее негласного согласия их занимают ее имитаторы или, проще говоря, "лжевласть".
Вот, по существу, самая опасная болезнь системы правления. Президентская власть в России оказалась поражена именно этой болезнью.
Можно по-разному истолковывать поведение президента, глубокомысленно предполагая стратегический и тактический замыслы. Ей-Богу, мы никогда не отрешимся от нашей извечной болезни нереально оценивать высшую власть, придавая ее поступкам некую прозорливость, которой на самом деле нет. И никакая свобода маневра тут ни при чем. Ничто не изменит отношение коммунистического электората к Ельцину, и ничто не скроет его неприязни к КПРФ. Так что некой третейскости в поступках президента нет, не было и не будет. Ельцин избрал свое положение "над" как некое отделение, сохраняющее тайну высшей власти. Всякая недосягаемость - суть бесконтрольность, - вот почему Ельцину не нужна своя партия. "Над" - пусть не полная, но гарантия невмешательства в президентскую повседневность со стороны конкретной политической силы, которая, в случае его согласия ее возглавить, вынуждала бы его прибавить себе дополнительные обязанности гаранта ее политической успешности и властных претензий. А иначе - зачем он им? Брать лишний груз на плечи - с какой стати? Да и вся эта суета демократических тусовок с выяснением, кто из них главнее и приближеннее к президенту, ему надоела. Сказать честно, он и в прошлом эти либеральные посиделки недолюбливал, но терпел. Тогда в Межрегиональной депутатской группе случилось совпадение интересов. Сахаров умер, куда они без Сахарова, а тут появился лидер, да еще и опальный. Он был нужен им. А они ему. Свои-то партийцы все разбежались. Горбачев до конца не верил, что межрегионалы объединятся вокруг Ельцина. Он, Горбачев, и породил их. И вдруг такой кульбит. Почему они пошли с Ельциным, а не с ним? Все просто - Горбачев дал им трибуну, а я дал им власть. Эти новые демократы мало чем похожи на тех, прошлых, горбачевской поры. Тех приходилось терпеть, а с этими надо возиться.
За всеми шагами по выбору формулы управления стоит закамуфлированная леность Ельцина, его слабость как управленца, работающего в повседневном режиме. Отсюда этот миф, растиражированный СМИ и всячески подогреваемый самим Ельциным, что он "политик экстремальных ситуаций", когда
Итак, у нас есть все основания подвести некий итог. Перманентное нездоровье президента, как это ни парадоксально, вполне органично вписывается в выбранную Ельциным формулу президентского присутствия "над". Высшее лицо государства независимо от своего собственного самочувствия всегда вне ситуации, где-то над повседневностью. Почему так опасны его внезапные выходы из среды неучастия, которую он сам для себя сотворил? Потому что это почти всегда вмешательство из неадаптированного мира. Если признать, а не признать нельзя, что Кремль оторван от жизни, то всякое отсутствие Ельцина в Кремле его отдаляет от повседневности кратно, ибо оно еще умножается на щадящий режим жизни.
Ушел 98-й год, наступил 99-й. Наконец в стране появилось правительство, которое не тратит 80% своих усилий на противостояние с парламентом. О том, как сложится судьба этого правительства, видимо, будет написано немало страниц. Мы ограничимся одной фразой. Прошлое лишило их средств, чтобы войти в будущее.
И если говорить о преемственности, то это есть полное повторение ситуации, в которой оказалось в 1990-м году правительство Силаева, а в 92-м году правительство Гайдара. Только теперь пустой казну сделали не коммунисты, а демократы. Это малоприятное признание не есть свидетельство симпатий и антипатий автора к тем или иным политическим силам, напротив, мы являемся свидетелями традиционной неумелости выстраивания власти. И той, что претендовала на диктатуру, и той, что утверждала коллективное руководство, и той, что поспешила объявить новую эру и назвала себя демократической. Поэтому, закрывая дверь за трудным, насыщенным, драматичным 98-м годом, надо признать, что он оказался годом финальным, не совпадающим с конституционной финальностью: выборами нового состава парламента и выборами нового президента. Период демократического правления длился семь лет. Эти семь лет были достаточно красноречивыми как с точки зрения минимальности успехов, так и с точки зрения масштабности провалов и ошибок. Не станем систематизировать объективные и субъективные обстоятельства, обеспечившие этот скромный и, скорее, печальный итог. Признаем, что демократические силы действовали в неблагоприятных условиях, но при этом уточним, что, когда они становились властью, эта неблагоприятность существовала как данность и всякие ссылки на некую непредсказуемость событий либо политическая несостоятельность, либо лукавство. Поэтому назовем несколько очевидных причин поражения демократических сил и команды младореформаторов, как новой команды управленцев в России.
Грубейшие ошибки,
заставившие младорефораторов уступить политическую сцену
Ошибка № 1.
Относительность понятия "демократическая власть" действительно существует. В 1991 году власть никто не брал. И обретение власти для демократов было достаточной неожиданностью. Крушение институтов компартии и партийной номенклатуры представлялось более длительным. Но август 91-го, затем распад Союза не просто предрешили судьбу КПСС, но и развалили власть мгновенно.
Вывод. Нельзя брать власть, не имея резерва профессиональных управленцев и осмысленной кадровой политики. Нельзя опираться на философию настроений. Опираться надо на философию убеждений. Демократическое движение конца 80-х и начала 90-х было движением настроенческим, протестным, лишенным предыстории, вызревшей демократии, не имеющей какого-либо управленческого опыта. Ситуация была неким прообразом 1917 года, но на другом культурном, образовательном и жизнеукладном уровне развития нации.
Не взять власть было невозможно. Существовало две силы: традиционная коммунистическая, находившаяся в состоянии интенсивного распада, а потому теряющая и авторитет, и власть; и демократическое движение, опьяненное политической свободой, напрочь лишенное осмысленной властной концепции, ускоренно копирующее институты западной демократии. Вопрос: брать или не брать власть?
– рождал не ответы "да" или "нет", а другой вопрос: если не брать, то кому ее отдавать? Третьей реальной силы на тот момент попросту не существовало. У демократов, оказавшихся властью, лишенных кадрового резерва, не было другого выхода, кроме как воспользоваться исполнительным аппаратом прежней власти. Страна продолжала жить в своей повседневности, которую надо было обслуживать, творить свое повседневное бытие. Именно поэтому понятие "демократическая власть" было неким чувственным состоянием, прикосновением к запретному плоду, а не суммой убеждений и умений. Это было странное, алогичное здание власти, в котором верхушечное ядро демократически настроенных лидеров опиралось на исполнительный аппарат старых убеждений, враждебно принимающий любые демократические перемены.