Тревожные сны царской свиты

Попцов Олег

– Как приснился, так и забудется, - успокоила жена, угадывая в его словах тревогу.

– Скверный сон.

– А ты не думай об этом, - сказала жена.

– Не могу.

Она боялась спросить, о чем сон. Он заговорил сам.

– Будто я еду в машине. Ты же знаешь - всегда дают зеленый коридор, перекрывают движение.

– Знаю, - сказала жена.

– И вдруг все остановилось. Я спрашиваю: "В чем дело? Почему остановились?" А начальник охраны отвечает: "Хоронят кого-то".
– "Так скажите им, чтоб

пропустили. Они что, не видят, кто едет?" - "Говорят, нельзя. Вас хоронят". И при этом смотрит на меня, не опуская глаз.

"Что за бред ты несешь, - говорю я ему.
– Я же вот он - живой!"

"Не знаю, - отвечает начальник охраны.
– Вон вы в гробу лежите значит, умерли". Я опустил дверное стекло: действительно я в гробу лежу, а позади, насколько хватает глаз, машины стоят... и гул такой. Все сигналят, сигналят, требуют дорогу освободить. И все меня ругают, потому что знают, кого хоронят.

– Успокойся, это все нервы. Сестру недавно похоронили. Ты же понимаешь, вот и сон наподобие.

– Нет, - сказал он.
– Про сестру ничего не говорили. Только про меня. И зло так, ругательно.

Жена услышала всхлипы, он заплакал.

– Скажи, за что они меня так не любят?

– Они тебя любят, любят, - бормотала жена и тихо поглаживала его вздрагивающую руку.

Телефонный звонок был непривычно громок. Жена вздрогнула. Несколько телефонных аппаратов стояло на низком плоском столе рядом с постелью мужа.

Звонок повторился трижды, и всякий раз она чувствовала, как еле заметно дрожит его рука.

– Я отвечу, - сказала жена.

Ей надо было обойти постель, чтобы поднять трубку.

– Не надо, я сам.

Она всегда удивлялась, как он безошибочно угадывал, какой именно аппарат звонит. Он поднял трубку и, не отрывая своей крупной головы от высокой подушки, приложил ее к уху:

– Я слушаю.

– Господин президент!
– Жена узнала голос премьер-министра.
– В столице переворот. Военный совет поручил мне сообщить, что вы низложены. Вам гарантируются...
– Голос премьера сорвался на фальцет.

Пальцы разжались, и тяжелая, цвета слоновой кости телефонная трубка, потеряв опору, с грохотом обрушилась на пол. И там, на полу, слегка раскачиваясь с боку на бок, продолжала выкрикивать: "Господин президент, вы меня слышите, господин президент, Военный совет гарантирует, Военный совет..."

Она увидела, как мгновенно побелело и обескровилось его лицо.

– Врача!
– закричала она истошно.
– Врача!!!

Когда она очнулась, в спальне горел верхний свет, он был неярок, но все равно ей показалось, что свет давит на глаза. И противясь этому грузу, она зажмурилась и, лишь спустя мгновение, открыла их. Очертания предметов стали медленно обретать свои контуры. Несколько человек в белых халатах и еще четверо в военной форме.

– Что с ним?
– Губы не слушались. Она сделала над собой усилие и повторила вопрос: - Что с ним?

Лечащий

врач президента обернулся, по его лицу было трудно понять, услышал ли он ее слова или какой-то иной звук насторожил его. Он подошел к ней. Врач был слишком высок, она увидела, как он опустился на колено, взял ее руки в свои. Лицо врача исказила гримаса, глаза заморгали, и она почувствовала, как на ее руку стали падать слезы: одна, вторая... А потом они потекли по лицу разом, и он стал вытирать их тыльной стороной руки.

– Он умер, - прошептал врач.
– Не мучаясь, мгновенно. Они опоздали.

Кто такие опоздавшие они, жена не поняла. Ей почудилось, что откуда-то свысока на нее опускается покрывало и она проваливается в сон.

Последнее, что она услышала, - отрывистый стук молотка, доносящийся снизу. И как ответ на этот стук - мысль, промелькнувшая в голове: "Надо предупредить, чтоб не разбили посуду, когда начнут паковать вещи".

Омут

Когда рукопись уже готовилась к печати, в последний день уходящего года произошло главное событие десятилетия - первый президент России Борис Ельцин подал в отставку.

Обращаясь к нации Ельцин произнес финальную фразу своего правления:

– Я ухожу.

Он ушел досрочно. Для меня это не было неожиданностью, я это событие детально описал, как наиболее возможный вариант, с точностью указав срок, когда это произойдет.

Данные слова не рецидив самовосхищения прозорливостью, отнюдь. Ситуационный рисунок, разыгранный по всем правилам политической интриги, требовал финального аккорда. И найти ему место оставалось лишь делом техники.

Наилучший вариант - последний день года, хотя и достаточно жестокий для политических оппонентов, испорчены праздники, рождественские каникулы, ку-ку!

Ясно было одно: если замысел угадан нами правильно, он должен полугодовую дистанцию (а до президентских выборов согласно Конституции полгода) разделить пополам. Только тогда замысел давал выигрыш: конкуренты не успевали мобилизоваться, а квартальный итог экономического неблагополучия еще не подведен. Все так и произошло.

Хотел ли этого Ельцин? Вряд ли. Давление было вкрадчивым, настойчивым и массированным.

Когда Ельцин приехал 28 декабря в Кремль, чтобы вручить награды генералам, отличившимся в чеченской войне, - это был заупрямившийся Ельцин, не желающий уходить. Он прибыл в Кремль, чтобы еще раз подтвердить, кто Верховный главнокомандующий.

Досрочное отречение Ельцина, конечно же, часть пиаровского замысла с четким разделением обязанностей в команде: "Мы - Глеб Павловский, Игорь Шабдурасулов, возможно, Юмашев и еще три- пять человек - раскручиваем черный пиар, по максимуму дискредитируем политических противников, при этом поддерживаем наших возможных оппонентов в будущем, но сейчас - наших союзников, которые с другого фланга атакуют нашего общего противника блок "Отечество - Вся Россия" ( речь идет о "Союзе правых сил").