Три часа на выяснение истины
Шрифт:
— И все там же?
— Конечно. Меня все уговаривали оставаться в бригадирах, я ж самая опытная. А мне надоело нервы трепать. Так спокойнее.
— Это хорошо. Послушай, Лена… — Серегин въехал во двор своего дома, закрыл ворота, цыкнул на Тарзана, зарычавшего на чужую женщину. — У меня вот тут, — он порылся в кармане, — колечко есть. Так, ерунда, медное. Я вообще-то обручальное не покупал. Нищий был тогда, сама понимаешь. Ты у себя на заводе сможешь его позолотить? Чтобы мне на память, а?
— Ой, Вася, ну о каких пустяках ты спрашиваешь! Разумеется, — она обиженно
Он загородил ее от угрюмо ворчавшего Тарзана, быстро и крепко поцеловал в губы:
— Даю тебе честное мужское слово, что теперь я тебя ни за что не потеряю. Не для того снова отыскал. Пошли домой, чтобы собаку не дразнить.
На работе Кудрявцева привязала к проволочке кольцо, которое ей дал Серегин, и продержала в ванне с золотосодержащим раствором вдвое больше, чем надо. Потом незаметно вынула его вместе с деталями, промыла и спрятала в халат. Василий будет доволен.
Утром он встретил ее у центральных проходных, и она на глазах изумленных подруг сделала им ручкой и быстро села к нему в машину:
— Ну, Василий Митрофанович Серегин, ты совсем с ума сошел. Кругом же одни знакомые.
— А что, нельзя? — улыбнулся он и, вырулив на трассу, рванул машину вперед. — Я же сказал, что ты — моя самая большая радость, и теперь я тебя ни за что не потеряю.
Вспомнив о сувенире, она достала кольцо и протянула Серегину:
— Вот, держи.
— Что это? — он покосился на кольцо.
— Чудак! То, что ты мне вчера давал. — Она счастливо засмеялась.
— Не может быть! — Он надел кольцо на безымянный палец левой руки. — Ну, ты молодец! Оно ведь как настоящее.
— Почти так и есть. Я его в два раза дольше в ванне держала. В нем теперь половина золота, а половина меди. Это мой сюрприз. Василий, а куда мы сейчас едем?
— Мы-то? Ко мне нельзя, моя Клавдия сегодня дома. Давай куда-нибудь ближе к лесу. Ты, наверно, устала. А там, кстати, и выспаться можно. Я тебе тоже подарок приготовил. Пожалуйста, — он достал из перчаточного ящика маленькую горбатую коробочку. Она открыла ее и замерла: в ней было кольцо.
— Надевай на правую руку, не бойся, это настоящее, не медное.
— Василий, — Кудрявцева с трудом проглотила слезы, подступившие к самому горлу, дрожащими пальцами надела кольцо. — Значит, ты меня на самом деле любишь? — и прильнула к его плечу.
— Сиди прямо, сейчас за поворотом пост ГАИ, — он отстранился. — Конечно. Стал бы я дарить, если такого даже у Клавдии нет. Между прочим, я перекусить с собой взял. А картошку мы в костре печь будем. Не возражаешь?
— С тобой я на все согласна, — Кудрявцева тронула кольцо на пальце губами. — Только я устала страшно после смены.
— Ничего, отдохнем, время у нас есть. Леночка, а ты сможешь мне пару щепоток золотого песка принести с работы?
— Песка? А для чего? — рассеянно удивилась она.
— Я бы из него сделал какой-нибудь перстень. Сейчас многие мужики носят. Мне нравится. Конечно, если тебе разрешат. У вас,
— Мне разрешат? — Она на секунду растерялась. — Вообще-то у нас нельзя, но если ты просишь, я попробую. У нас там сплошная анархия, все на честном слове, хотя каждый делает вид, что строгость. Даже весы стоят электронные и прочая мура. Попробовать можно. Ведь никто в точности не знает, сколько я золотого песка на графитах осадила после отработки ванны. Даже я иногда сама не знаю. Если надоедает сидеть у ванны или сильно спать хочется, я взвешиваю этот песок, сходится, ну и хорошо, а остальное в растворе в канализацию идет. А песок соскребу в тряпочку, в узелок завяжу и отдаю технологам.
— А если не отдать?
— Ну, что ты, так нельзя!
— Каким же технологам ты его отдаешь?
— А разным, какие дежурят. Там хлыщ один, правда, не с нашего участка, старается со мной в одну смену попасть, давно ухаживает. Все рассказать обещает, как он в Данию к каким-то родственникам ездил. Если, значит, я женщина одинокая, то обо мне можно думать все что угодно. Как будто нужны мне его датские сувениры-побрякушки. Он уже второй раз женатый, у-у, ненавижу его. Лицо такое сальное, руки вечно потные. Ты его не знаешь, Белов Константин.
— Будет еще приставать этот Белов, скажи мне, я ему голову оторву, поняла? Или, может, сомневаешься? — Серегин расправил плечи. Кудрявцева посмотрела на него затуманившимися от нежности глазами и отрицательно покачала головой. — Давай вот здесь тормознем, на опушке, — он свернул к березовой роще. — Здесь и видно со всех сторон, и кусты близко, мы за ними костер запалим. Так ты говоришь, что можешь взять песок, да? Выходит, Лена, ты прямо миллионерша.
— Да ну тебя, откуда у меня лишние деньги?
— Здрасьте! На золоте сидит и говорит, что ей есть нечего!
— Ну, вообще-то я голодной не сижу, — робко возразила Кудрявцева.
— Ах, не сидишь? — Серегин грозно сдвинул густые брови. — Ой, Лена, какая же ты есть наивная женщина! Вот ты скажи мне: машину имеешь?
— Нет! Откуда?
— А квартира трех- или четырехкомнатная с цветным телевизором, с двумя-тремя хорошими коврами, с импортной стенкой, в которой чтоб хрусталь в прозрачных местах просматривался, у тебя есть?
— Нет.
— А сапожки финские или югославские, чтобы на осень, на зиму, на весну? А костюмы на четыре времени года? А вечерние платья? А верхняя всякая одежда? Почему другие шастают в дубленках, а ты в перелицованном пальто ходишь?
— Откуда ты знаешь, что я его перелицовывала? — ужаснулась она. — Я же тебе не рассказывала.
— Милая, это и так ясно! Да ты посмотри на себя, Елена Петровна! Неужели такая современная, красивая и умная женщина, как ты, должна толстеть в доме отдыха на какой-нибудь Волге или Оке? Почему бы тебе не поехать на Черное море или, как там называют, в круиз по разным всяким странам? Почему? Или ты древняя старуха и тебе ничего не надо? Или ты мало пережила? Или мало досталось твоей матери и твоим старшим сестрам, которые в блокаду в Ленинграде умерли? Или ты мало вкалываешь?