Три Д'Артаньяна и мушкетер

Захаров Алексей

– Какой печальный финал, - вздохнул Бэкингем.

– Это еще не все, - продолжила Бонасье, - когда его отпевали от случайной искры загорелась крыша церкви, потом огонь перекинулся на пороховой завод, в результате чего пол-Марселя взлетело на воздух.

– Что Вы говорите, - изумился герцог.

– Благодарные потомки воздвигли Жану Амьени чугунный памятник, который от сильного ветра упал и придавил жену губернатора. Терпение жителей лопнуло и они решили вывезти скульптуру в открытое море, чтобы там ее выбросить. И никто

не удивился когда пришло известие, что корабль внезапно затонул. Единственный спасшийся матрос рассказал потом, что во время шторма памятник пробил днище судна и оно пошло ко дну со всем его экипажем.

– Вот видите, - заметил Бэкингем, - один все-таки спасся.

– Не надолго, - пояснила Констанция, - чтобы развеять грустные воспоминания матрос напился до полного бесчувствия и бродячие собаки его загрызли.

Из-за двери послышался голос Ла Порта:

– Запускайте герцога.

Бэкингем тут же засуетился, поправил прическу, подвел брови, почистил сапоги и спросил Констанцию :

– Ну как я Вам?

Бонасье внимательно его осмотрела и сказала:

– Для первого взгляда очень даже ничего.

Ободренный Бэкингем вошел к королеве.

Краткая характеристика.

Королева французская. Анна Австрийская. В ней постоянно вели спор за право на существование две сущности - женская и королевская. Любила читать книги, так как по ее словам: "Это придает вид солидности, даже самому последнему кретину".

Анна лежала на кровати и читала книгу о вкусной и здоровой пище. На ней было платье в горошек и корона Франции, которую королева еще в раннем возрасте выменяла на свою невинность.

– О моя дорогая, - поприветствовал ее герцог, - я здесь.

– Да я вижу, - согласилась Анна.

– Препятствия стояли у меня на пути, но они ничто по сравнению с нашей любовью, - сказал Бэкингем и многообещающе замолчал.

– Хотелось бы расставить акценты, - на удивление холодно ответила Анна, - принимая во внимание, наше высокое положение, в особенности мое, хотелось бы полюбопытствовать о целях и позывах взаимного влечения.

– Я Вас люблю как женщину, - признался герцог.

– А как мужчину?
– переспросила королева.

– Мадам, - откровенно сказал Бэкингем, - даже если бы Вы были какой-нибудь зверюшкой, это не помешало бы моей нежной привязанности к Вам.

– Ах, - растроганно воскликнула королева, - Вы сама любезность.

– Дорогая, - произнес герцог, - скажи мне "Да", иначе хуже будет.

– Может быть, - тонко намекнула Анна Австрийская.

– Я брошу все дела в Англии, ты разведешься с Людовиком и мы уедем на Мальдивские острова, будем жить в маленьком шалашике на берегу моря, есть кокосы, ловить рыбу и фазанов, а утром мы будем радостно встречать восход солнца, - высказался Бэкингем.

Королева на это предложение выразительно покрутила пальцем у виска.

– Действительно, погорячился, - вынужден

был признать герцог.

В наступивший тишине послышался приглушенный звон колокольчика. Это было предупреждение Ла Порта.

– Тебе надо уходить, - с сожалением заметила Анна.

– Ну вот, довыпендривалась, - огорченно произнес Бэкингем.

Анна в ответ только вздохнула.

– В память нашей встречи я хочу тебе подарить сапоги из кожи бешеных бизонов, - сказала на прощание королева, - между прочим подарок короля.

– А почему они зеленого цвета?
– удивился Бэкингем.

– Я же говорю - бизоны бешеные.

...Через пять дней Людовик зашел в спальню королевы. Анна Австрийская стояла у окна и печально махала платочком.

– Что это ты делаешь?
– спросил король.

– Комаров гоняю, - ответила Анна.

– Кстати, через три дня будет праздничный банкет у кардинала и я хочу видеть тебя в сапогах, которые я тебе подарил, - сказал Людовик и выпил стакан вина.

Королева побледнела, а Людовика покраснел нос.

...А в это время кардинал Ришелье закрылся в своей резиденции и радостно пел "Ave Maria" на мотив матерных частушек.

Глава 7. Сбор.

Бонасье устало сидел в кресле-качалке. Тонкий шнурок соединял кресло с ручкой входной двери. Как только заходил новый посетитель, кресло начинало раскачиваться и лицо Бонасье медленно расплывалось в улыбке.

Д'Артаньян заперся в своей комнате. От нечего делать он только что принял душ и грамм пятьдесят. Вдруг, внимание его привлекли громкие голоса из комнаты Бонасье. Схватив на всякий случай шпагу Д'Артаньян помчался на звук. Оказалось, что кричал г-н Бонасье.

– Ты что орешь?
– спросил Д'Артаньян.

– Я песню пою, - обиженно ответил Бонасье, однако замолчал.

Тут дверь открылась и в дом вошла Констанция. Бонасье бросился к ней, но проворный Д'Артаньян опередил его и успел первым заключить Констанцию в объятия.

– Вот это ничего себе, - воскликнул Бонасье, но на него даже не посмотрели.

– Я требую объяснений, - топнул ногой Бонасье.

Д'Артаньян показал ему кулак и Бонасье замолчал. Чтобы скрыть досаду он отвернулся и сделал вид, что ничего не видит. Через некоторое время Бонасье для убедительности заткнул уши. Это принесло свои результаты и вскоре Бонасье успокоился окончательно.

Между тем гасконец без всяких помех продолжал общаться с Констанцией, к обоюдному удовольствию сторон.

Д'Артаньян после общения получил задание съездить в Лондон, а Констанция получила чувство глубокого удовлетворения.

Расставание двух влюбленных получилось особенно трогательным.

– Я буду лететь к тебе как альбатрос на шум прибоя, - говорил Д'Артаньян.

– А я буду ждать тебя, как ждут цветы утреннюю росу, - вторила ему Констанция.

– Я буду мчаться как стрела индейца в ясную погоду.