Три дня без чародея
Шрифт:
Не то чтобы ему часто доводилось бывать в жилой части кремля, но за шестьдесят лет службы было бы странно не изучить терем вдоль и поперек. Вот здесь налево — посох ткнулся во что-то живое, глухо стонущее на полу. Прямо, направо. Уже близко, в нескольких шагах…
Образ в голове опять возник с пугающей четкостью: две девушки, пробудившись от жуткого сновидения, тянутся друг к другу сквозь мрак, а зловещая Тьма сгущается посреди спальни… и звучит вопрос.
Накрут застыл, когда осознал, что именно спрашивает ужасный дух.
— Убирайся! — перебарывая дрожь в голосе, крикнула в
Она действительно храбрая и воинственная, дочка славного ошуйника. Напрашиваясь гостить у княжны, прихватила с собой длинный, в локоть, широкий тесак, которым отлично владела. И когда исчадие Тьмы склонилось над ней, не раздумывая нанесла удар. Сталь, наверное, ничего не могла сделать бесплотному чудовищу, но, должно быть, оно приходилось сродни морокам, которые сильны лишь страхом жертвы — и безрассудная смелость Звонки сделала свое дело. Чудовище отхлынуло из покоя.
Оно сгустилось вновь по эту сторону двери, перед старым боярином. По-прежнему ничего не видя, Накрут чувствовал его нечестивое присутствие в каком-то шаге от себя. Исчадие Тьмы безошибочно нашло человека, который в точности знал, где сейчас находится княжна.
«Где она?» — смрадом окутал старика беззвучный вопрос.
Накрут покрепче обхватил посох и собрался ответить, подобно Звонке, но обнаружил, что язык прилип к гортани, что губы трясутся, а в голове против воли возникает воспоминание о том, как Василиса вместе с Болеславом спускаются с холма, следуя за полетом сокола по имени Зоркий.
— Я не… скажу… — прохрипел Накрут. Хотя едва ли его было слышно.
«Где она?»
— Оставь дедушку! — чистым колокольчиком прозвенел в ватной Тьме голос Милочки. — Не найти тебе княжны не сыскать. Пошел прочь!
Тьма не желала слушаться маленькой девушки. Но, видно, бесстрашие в людях было для нее слишком сильным испытанием. И Тьма схлынула. Испарилась, как дым. Вновь затрепетали развешанные повсюду светильники.
Накрут медленно сполз по стене.
— Дедушка, что с тобой? — Милочка подбежала к нему, обняла и даже попыталась поднять. — Оно ушло, все кончилось! Дедушка, миленький, да все уже хорошо. Его только бояться не надо. Не бояться и ни о чем не думать, совсем-совсем ни о чем, и тогда оно сразу отступит.
Несмотря на пережитый ужас, Накрут слабо улыбнулся. Hи о чем не думать… От подобных чудищ молодежь способна отбиться сравнительно легко. Старость не может позволить себе такой роскошной защиты.
— Все в порядке, Милочка, — успокоил он внучку и потянулся к упавшему посоху. — Подай-ка.
— Дядька Накрут, — окликнула его стоявшая в дверях Звонка, все еще державшая свой тесак, — Ты ничего ему не сказал?
— Как ты можешь такое думать? — возмутилась Милочка. — Дедушка храбрый и бесстрашный!
— Но он знал… где Василиса. Дядька Накрут?
Боярин покачал головой:
— Нет. Чуть было уже не проболтался, — сказал он, хотя слово «проболтался» и звучало нелепо. — Но смолчал. Вовремя ты, внучка, появилась. Спасибо тебе.
Его покачнуло, и девушки поддержали боярина с двух сторон.
— Звонушка, солнышко, дедушке лечь надо…
— Нет, внучка, дедушке
Дозорным было не до его вопроса. Как раз в тот миг прорвался шум битвы с Иноземного подворья. Со всех сторон туда устремлялись отряды Охранной и Малой дружин, избавившиеся от наваждения, пробудились-таки от странного цепенящего сна стражники в прочих посольствах.
Столица под нападением!
Тем не менее, даже в этой сумятице Накрут сумел установить порядок. И довольно скоро ему передали сообщение от людей, которые наблюдали за домом Бурезова. Чародей уже с полчаса как закрыл книгу и лег спать. Так и не совершив ничего предосудительного.
Корабли с пылающими днищами пробороздили толпу кочевников, оставляя в их рядах широкие просеки. Дружинники, стоя на палубах, стреляли сквозь дым — огонь еще не добрался до верха бортов — и метали сулицы. Ордынцы пытались разбежаться с пути кораблей, но кормчие вели суда извилистым путем, настигая каждое вопящее скопление врагов.
Пять тысяч человек сражались с той и с другой стороны на северном склоне долины. Проход трех горящих кораблей стоил Огневой Орде не менее тысячи.
Кормчие посадили ладьи на ровном месте. Суда легли, завалившись набок, резко накренив палубы. Не всем удалось спрыгнуть, кто-то падал, но, по крайней мере, им не пришлось прыгать через огонь. Пылающие днища на миг отгородили твердичей от ордынцев. А когда те все же навалились, сверху на них упала с жутким завыванием какая-то тень… какое-то неведомое чудовище, с руками и головой, но без крыльев, ног или хвоста, с чугунным полушарием внизу, которое сильно и гулко било с налету по шлемам и лбам. В руке чудовище держало меч, от которого не спасали ни щиты, ни доспехи.
Первый натиск ордынцев захлебнулся, а потом сплотившиеся твердичи пробились к угорцам.
На левом краю поля боя, подле пылающих адскими кострами судов, ордынцы дрогнули и побежали. Теперь не только восставший боевой дух, но и численное превосходство оказались на стороне угорцев. Передовой отряд Орды таял, как снег на печи.
Упрям, пока его не приласкали стрелой, взлетел повыше и поспешил на подмогу остальной армаде.
— Девку убить! — неслось среди навей.
Болеслав, на миг вынув ногу из стремени, отпечатал подковку своего сапога на лбу болотника слева и мечом зарубил другого справа от себя.
Было мгновение, когда свирепый натиск нечисти мог завершиться успешно. Венды, слишком малочисленные и слишком потрепанные в неравном бою, не могли преследовать врага. Прорвав строй славян, нави пробились к княжне, однако здесь непонятное замешательство охватило их.
— Девку, девку хватай!
— Это? Это парень переодетый! Нас обманули!
О чем они? Болеслав отбил удар рослого навя и опрокинул его кулаком в подбородок. На него наседали теперь только двое противников, один больше лез на глаза, мельтешил, выгадывая время для второго. Но тот почему-то вдруг опустил меч и завопил: