Три дня без чародея
Шрифт:
Но нападавший был непрост. Смирившись с болью, он потянулся другой рукой, вынул из-за голенища второй нож, длинный и узкий. И уже готов был вонзить его между ребер Буяна, но в этот момент Упрям оседлал его и без малейших колебаний всадил оброненный изогнутый клинок неприятелю в глотку.
Брызнула черная кровь. Буян отпустил обмякшую жертву. Упрям, которого разом покинули все силы, безучастно смотрел, как преображается труп: кожа окончательно посерела, скулы заострились и как будто выдвинулись вперед. Из-под шлема выскочило заправленное туда длинное
Убитый не был человеком.
Буян, выждав немного, мягко толкнул Упряма в плечо и лизнул в щеку. Это привело ученика чародея в чувство. Он вскочил, огляделся. Несколько кровавых пятен виднелось на свежих, с прошлого года еще не потемневших досках — и она была человеческой. Возможно, Наум, застигнутый врасплох, сам нанес себе рану, прибегая к магии крови. Нападавших в тот миг здесь не было, иначе последний уцелевший не спрашивал бы, «кыде тшарадей». Но какие чары были созданы? Что случилось потом?
Упрям обежал башню. Всюду царил беспорядок, похоже было, что зарезанный им враг двигал мебель в поисках потайного хода. Само собой, не нашел — его и не было. Однако ученик чародея вскоре подумал, что ему самому впору потайные ходы искать. Ни намека на присутствие Наума!
Куда же он мог подеваться?
Борясь с тошнотой, Упрям осмотрел трупы внизу и убедился, что все неприятели погибли от магии — либо взламывая дверь с охранным заклинанием, либо столкнувшись с Наумом нос к носу. Исключение составлял тот, что лежал у конюшни — ему довелось переведаться с Буяном, он же, по всей видимости, и ранил пса, по счастью, неглубоко.
Шестой труп обнаружился на задах. И, как ни страшно и одиноко было Упряму, он не удержался от нехорошей усмешки: негодяй вздумал поискать чародея в крапиве, Собственно, самого трупа тут уже не было, только лежали у зарослей невкусные сапоги и неудобоваримое железо. А крапива сонно покачивала листьями и шуршала своими таинственными коробочками…
Пес повсюду следовал за Упрямом, настороженно оглядываясь. Парень опустился на колено и обнял могучую мохнатую шею.
— Эх, — вздохнул он, — если б ты мог рассказать, что здесь произошло!
Буян высвободился из объятий — нежностей он никогда не любил, даже в щенячестве — и потянул ученика чародея за собой.
— Что? Ты хочешь мне что-то показать?
Пес презрительно фыркнул. Ну да, дурацкий вопрос… не хотел бы — не звал.
Сначала он решительно направился к двери в башню, но остановился, принюхался, подбежал к телеге и, опершись о край передними лапами, глухо рыкнул на перевернутый котел.
— Да нет, — отмахнулся Упрям. — Это просто иноземная вещь, колдовской инструментарий, ничего опасного.
Волкодав только зыркнул на него: мол, я-то знаю, чего рычу.
— Эй!.. — донесся тонкий голосок, — Люди!
Ба, да ведь это же из-под котла! Упрям запрыгнул в телегу. Оказалось, один бок «колдовского инструментария» зацепился за бортик, а другой был придавлен мешком соли, не очень большим, но увесистым. Да
— Ты?
— Я, — сознался паренек, держась за поясницу. Нелепый малахай заскользил с головы, паренек подхватил его поспешно, почему-то испуганно глядя на своего освободителя.
— Ты что тут делаешь?
— А разве не видно? Ох! — Паренек отказался от попытки разом выпрямить спину и облокотился на телегу. — Прячусь я.
— Зачем?
Окинув Упряма оценивающим взором, юный наглец пояснил:
— Чтобы не нашли.
— Кто?
— Тебе-то какая разница? Ой, ну спроси ты, наконец, как меня зовут, и покончим, с этим. — Говоря так, паренек осторожно придал спине подобающую стать и повращал торсом. — Ох, хорошо-то как… — и тут заметил бездыханные тела. Еще почти детское лицо его потемнело. — Что тут произошло? Кто осмелился напасть на чародея?
— Твоя-то какая забота? — буркнул Упрям.
— Что значит — какая забота? — приосанился паренек. Лицом он был, надо сказать, вылитый князь в юности, да и повадку подделывал славно. — Я славянин! Чародей — опора князя, князь — щит земли славянской! Как же такое бесчинство терпеть? Немедля нужно кремль известить, охранного воеводу звать… Ой, а сам-то Наум жив ли, здоров? Ну, чего молчишь?
— Не знаю, — вздохнул Упрям. — Нет его нигде.
— Неужто похитили?
— Да нет… похоже на то, что сам куда-то исчез. Троих врагов старик поразил. Еще один в крапиве сгинул, одного Буян загрыз, одного я…
— Загрыз? — уточнил паренек.
Упрям разговаривал скорее сам с собой, но тут спохватился: чего это он перед кем ни попадя отчитывается?
— Убил, дубина! Вот с Буяном вместе завалили. А будешь приставать — и тебе достанется. Ну что ты пристал ко мне? Видишь — беда случилась. От воров отбились, а Наума-то и нет! Что, побежишь теперь всем встречным-поперечным рассказывать, видок?
Ответ удивил его вполне взрослой рассудительностью:
— Нет. Вот этого делать как раз нельзя. Ни в коем случае. И, знаешь, давай-ка мы раньше, чем воеводу охранного звать, сами осмотримся.
— Без тебя управлюсь. И вообще, не знаю, от кого и почему ты прячешься, но из Дивного выехал со мной — и хорош. Вон тебе дорога дальняя скатерочкой, скрывайся, где пожелаешь, а меня в покое оставь.
— Да куда же я пойду? — искренне удивился паренек. — Я все-таки не от суда бежала… а-а… — Паренек неестественно закашлялся и исправил нелепую оговорку: — А от жизни невыносимой. От города мне никак нельзя, не уговаривай.
— Мне-то что с тобой делать?
— А я не помешаю, даже наоборот, помогу, вот увидишь.