Три дня и три ночи в загробном мире
Шрифт:
Я так и не мог понять, почему продавец не мог сам выкачать из своего живого товара столько крови, сколько ему хотелось? И то, что зверо-человекам чёрные-голые ничего не стоили.
Спросил об этом Старца, и он сказал, что в бесовском царстве такие законы.
Горами было навалено и продавалось оружие: ножи, кинжалы и крючки, которыми сдирают кожу с живых людей на той бойне, что царит под стенами башни. За оружие зверо-человеки тоже ничего не платили. Они приводили чёрных-худых на связках, как собак, и давали торговцам высасывать из них кровь; грузили на них оружие и отправляли его на бойню.
Люди больные и изнеможённые
Я видел, как торгующие тащили с площади, где шла неугасаемая бойня, окровавленные человеческие кожи и головы.
Пузатые торгаши соскребали кровь с человеческих кож и одежд, снова точили ножи и крючки, поднятые на площади бойни, и опять пускали их в продажу.
"Вот труд сынов Зла, и другого они не знают!" — сказал Старец.
Всё гуще, всё плотнее становилась толпа на торжище. Люди метались, расталкивая друг друга, и в глазах у них была злоба и страх.
От вида этого страшного торжища, давки и душной злобы людей, сновавших вокруг меня, я изнемог, и тогда Старец взял меня за руку и поспешил увести.
Мы очутились у построек, что прилепились к забору двора башни. Это было одно здание, покрытое множеством самых диковинных крыш, уродливых куполов, шпилей и башенок, Крыши были похожи на кровли церквей, но однообразные стены с множеством окон больше походили на казарму.
Старец сказал мне: "Пойдём в храмы сих обитателей, и ты посмотришь, как в них молятся и чему верят, и каков у них бог".
Когда мы стали приближаться к храмам, в них поднялась тревога и шум. Внутри что-то загремело, на крышах стали бить в набат, а звон был такой, словно сотня бесов колотит в ржавые железные коробки и вёдра… Всё вокруг встревожилось, и поднялся крик. Чёрные-худые поспешили в эти капища, а зверо-человеки в башню, ибо на башне оглушительные трубы тоже затрубили тревогу.
Всё в страхе засуетилось и побежало…
У бесов, которые мчались мимо нас в башню, морды были полны бешеной злобы. Тут я снова заметил худых чёрных собак. Собаки бегали кругом и жадно принюхивались. Я замечал их и раньше, в башне, во дворе башни и на торжище. Но раньше они как-то незаметно проскальзывали в тени и как бы хоронились. А теперь рыскали прямо под ногами, забегали в каждый балаган, в каждый угол и что-то искали. Сначала я подумал, что они проголодались и ищут себе пищу. Однако же кругом валялись куски мяса и необглоданных человеческих костей, но собаки их не трогали, а торопливо обнюхивали землю и всё что-то искали. Морды у них были какие-то обезьяньи, гнусные, хитрые и злые.
Я всё не мог понять: что случилось? Почему все так боязливо забегали?
Старец сказал, что они и сами не знают, но что позже я пойму причину их тревоги.
Когда мы подошли к капищам совсем близко, меня многое там поразило. Я увидел огромные двери в капища. На дверях и стенах яркими красками были изображены всякие уродливые фигуры, знаки и символы. Меня поразило то, что никто из чёрных людей не шёл в двери, а все карабкались в окна. Окон же было множество, и некоторые расположены очень высоко, под самой крышей. Самым странным было то, что чёрные дрались, отпихивали друг друга и старались пролезть не в низко расположенные окна, а в те,
Мне не хотелось идти внутрь капищ, ибо я решил, что увижу там нечто похожее на омерзительные выходки безбожников на моей родине: попа арестуют, сами напялят на себя ризы из мешков, рога понацепляют, мальчишек переоденут бесёнками и устроят в закрытой церкви "антирелигиозный театр", высмеивай попов и богов. Не хотелось ещё и потому, что пришлось бы лезть в окно, драться и толкаться.
Но Старец успокоил меня, что в окно нам лезть не придёте мы войдём в дверь. И что посетить мне эти капища надо, ибо увижу там не тех безбожников, что живут на моей родине, предков их, корень всякого зла и греховного беззакония.
Старец указал на слуг бесовского театра, сновавших вокруг.
Это были прегнуснейшие существа — зверо-человеки с обезьяньим подобием. Передние хари их были обезьяньи, а задние — какого-нибудь другого зверя: лисицы, волка, свиньи, кошки, барана…
Страшны были эти двуликие уроды. Ходили и вперёд, и задом наперёд, и боком, и на четырёх ногах, и прыгая на одной. Хот и были у них длинные хвосты, но говорили они по-человечески.
Они заманивали чёрных-худых людей и тащили их в свои капища. Речи их были льстивые и вкрадчивые, они ловко обманывали чёрных-голых. Если им не удавалось заманить людей словами, то они пускались на обман и подлость. Начинали рыскать по ярмарке, то изгибаясь колесом, то ходили на четвереньках, то завывали, как собаки, мяукали, подобно котам, катались по земле, подражали криком всевозможным животным, и когда чёрные-глупые собирались, чтобы посмотреть на их шутовство, — быстро вытаскивали чёрные сети, кидали друг другу, ловили в них чёрных и силой волокли в свой бесовский театр, кого они хватали, тому уж вырваться от них не удавалось.
Подле капищ горел большой костёр, и его окружали гнусны обезьяны.
Что меня удивило, так это то, что обезьяны дрались и ссорились друг с другом из-за чёрных. Каждая норовила заманить своему окну человека и отбивала его у других. Одна тащила свою жертву в одно окно, другая вырывала у неё и волокла к своей. Одна хвалила своё окно, а другая запугивала чёрных, говоря, они полезут туда на свою погибель. Из этого я понял, что бесовский театр там не один, что их много, быть может, столько же, сколько крыш на здании.
Обезьяны ругались, плевались и спорили о добыче.
Напуганные чёрные не рисковали лезть в окна, да и лезть в них было делом нелёгким. Из окон были спущены шаткие верёвочные лесенки, и многие срывались с них, разбивались и гибли. Сами же обезьяны в те окна не лезли, и я спросил Старца, что могло быть тому причиной?
"Они входят с другой стороны, через свой вход", — ответил Старец.
И действительно, когда чёрные спрашивали у обезьян, почему те сами не лезут в эти проклятые окна, те отвечали, что, дескать, они не зрители и не слушатели, а слуги церкви и что для них существует особый вход.