Три дня и три ночи в загробном мире
Шрифт:
Я видел, сколько женщин и детей страдало, плакало и умирало от голода, холода и насилия без помощи и защиты Божьей. Знал я и то, что верующие пламенно в Бога люди за веру свою умирали в Сибири в ссылках, в лагерях на берегах Ледовитого океана от непосильного каторжного труда, голода и стужи. Они стояли на коленях и со слезами молили Бога не забыть их, вспомнить о них, как они страдают за Его Имя. Так они и умирали. Я слышал рассказ одного беглого. Подле одного из концлагерей у полярного круга он нашёл в тундре труп, занесённый позёмкой. Это был коленопреклонённый священник в ветхом растерзанном подряснике. Он умер, стоя на коленях,
А Бог молчал и ничего не отвечал.
Много я думал об этом, и мне казалось, что нет и не будет на земле ни помощи людям, верующим в Бога, ни наказания грешным, безбожникам и беззаконникам: живите и мучайтесь, мол, все, как хотите. Я стал думать, что Бог ничего общего не имеет с нашей землёй и людьми, и каждый из нас предоставлен самому себе. А суд, наказание и милость — всё это будет там, на небе.
Позднее я стал думать так, что Бог есть и помогает, но мы неправильно веруем и не понимаем Его, оттого Он нас и не слышит; может быть, даже мы нашей верой и молитвами оскорбляем Его? Но Он же — Бог — любовь, и должен знать, что мы заблудились, как верующие, так и неверующие, и взял бы да и помог, как Отец своим несчастным детям!
Многое и многое смущало меня в моей вере тогда…
Во всех советских газетах, на всех советских улицах каждый день можно было прочесть одно и то же: «Смерть врагу! Смерть кулаку! Смерть вредителю!»
Дни и ночи расстреливали и расстреливали людей. Дни и ночи тысячи и тысячи людей угонялись и бесследно исчезали в далёких лагерях смерти. А врагов становилось всё больше и больше. Советским властям казалось, что всё население огромной страны превратилось в «классовых врагов» и их всех надо хватать, бросать в тюрьмы, прятать за колючую ограду лагерей, расстреливать и уничтожать. Зажиточный крестьянин — кулак, враг. Менее зажиточный — «подкулачник», тоже враг. Голый бедняк, не идущий в колхоз, — «кулацкий прихвостень», тоже враг. Даже неграмотный крестьянин, поверивший, что скоро придёт Христос, наказывался, как лютый враг «власти трудящихся», и ему приписывалось такое «контрреволюционное злодеяние», что он лишался не только семьи, дома и хозяйства, но и самой жизни. По ночам в ленкоранской бухте гэпэушники топили сотни трупов расстрелянных, привязывая к ним проволокой кирпичи. Многие из них были умерщвлены только за то, что писали письма своим родственникам, живущим за границей… Страна превратилась в сплошной застенок, где обезумевшие от ненависти и страха люди хотели уничтожить весь народ.
Видя всё это, взбунтовалась душа моя не только против власти, но и против самого Бога, Я не отвергал Его, но и не мог больше верить в Его милосердие, всемогущество и в то, что Он любит людей, верующих Ему и в Него, и что Он может спасать и помогать людям.
И теперь уж не безбожники разрушили мою веру и отняли у меня Бога, а сами верующие люди всяких толков и понятий.
Я спрашивал у них: где же Божье правосудие, любовь, милосердие и сила, если невинные люди страдают от вопиющей неправды насильников, наглых богохульников и беззаконников?
Ответы были разные не только от людей разных учений, церквей и толков, но и от людей одних и тех же направлений.
Одни говорили, что Бог посылает верующим страдание (или допускает его) — кому для испытания
Но как же можно назвать Его любвеобильным и милосердным, если таким способом Он заставляет уверовать в Него? Это же насилие! Так только власть безбожников поступает!
Другие говорили, что по Святому Писанию верующим надлежит страдать, чтобы спастись, ибо «Христос страдал и верующим в Него велел страдать».
И это не мог понять я. Выходило, что лучше всего поступить подобно жене Иова, т. е. — не веровать в Бога, а похулить Его, отделаться от Него и не иметь ничего общего с Ним — и не будешь тогда страдать. Так жена Иова упрекала мужа своего за страдания, которые Бог послал Иову за веру в Него.
Иные говорили: на том свете, на небе, получим блаженство в раю.
Но тогда мне становилось ещё более обидно от мысли, что рай и блаженство заслуживаются у Бога мучениями и страданиями, а не любовью к Богу.
Когда же я задавал вопрос: за что же дети страдают, маленькие и чистые, как ангелы, не заслужившие ни наказания, ни испытания, и коих нельзя мучениями принуждать веровать в Бога, ибо Бог знает, что они ещё не могут разуметь веры, а посылает или допускает умереть им в Сибири, с отцами и матерями, от холода и голода? Бог ведь сам сказал: «Если и мать дитя своё забудет, Я вас не забуду». А детям сказал: «Таковых есть царство небесное».
На это мне отвечали, что детей верующих родителей Бог берёт к себе на небо. Его воля на это. А детей неверующих родителей Бог карает до пятого и седьмого колена за грехи родителей.
Последний ответ должен был возмутить все лучшие чувства человека. Бог, беспощадно карающий младенцев за грехи родителей, был уже не Богом-Любовью, а мстительнее самого худшего человека.
Я всё горячее и всё мучительнее искал человека, который дал бы мне спасительный ответ на терзавший меня вопрос: как понять жизнь, в которой я живу, и Бога, который управляет ею?
Если иные и говорили мне, что они знают Бога или крепко верят в Него, то я не верил им, ибо они не знали жизни, а раз они не могли сказать мне понятно об этой жизни, если они не могли объяснить причины страданий людских, то я полагал, что они не знают и Бога.
При всяком вопросе верующие открывали Библию и оттуда черпали слова для познания самого Бога и справедливости. Я же искал человека, который высказал бы мне своё собственное понимание Бога и смысла нашей горестной жизни на земле, без Библии, без цитат, ибо Библию я и сам знал и мог всегда прочесть.
Мне отвечали: человек сам — ничто, и не может своим слабым умом знать Того, Кто сотворил его. Для этого-то и дано Им слово своё — Библия, отчего она и называется «Слово Божие», и в ней — вся истина и откровение.
И понял я, что люди или просто не хотят сами думать, или не умеют мыслить, а цепляются за Библию как за спасительное средство уберечься от мук и ужаса пытливых и беспощадных мыслей о Боге и всём сущем.
На другом берегу стояли наши антиподы, марксисты и атеисты.
Для них всё было просто, проще пареной репы. Они не знали никаких терзаний искания путей к Богу. Для них не было ни Библии, ни Бога, ни жизни будущей, ни греха, ни раскаяния. Человек для них — организм, подобный репейнику на пустыре, ослу или свинье. Пожил, поцвёл, пожрал — и издох по неумолимым законам естествознания, вот и всё.