Три дня и вся жизнь
Шрифт:
– Постойте, постойте, – твердил господин Вейзер. Он часто повторял эти слова. Он выставил вперед ладонь перед необъятной грудью господина Дэме. – Не следует вот так, по пустякам беспокоить жандармов.
– Что значит «по пустякам»?! – проревел господин Дэме. – Конечно, вам нет дела до того, что мой сын пропал…
– Да ладно вам, пропал, пропал…
– Или вы знаете, где он? Шестилетний мальчик, которого никто не видел вот уже… – (он взглянул на часы и посчитал, насупив брови), – почти три часа. А по-вашему
– Хорошо, где ребенка видели последний раз? – спросил господин Вейзер, явно стараясь быть полезным.
– Он немного проводил своего отца, да, Роже? – дрожащим голосом сказала госпожа Дэме.
Господин Дэме кивнул. В полдень он обычно шел домой перекусить, а когда возвращался на завод, Реми частенько проходил с ним часть пути, а потом спокойно возвращался.
– И где вы с ним расстались?
Чувствовалось, что господину Дэме не по душе, что директор завода, на котором он работает, изображает из себя следователя. Может, он теперь еще станет приказывать ему, как управляться в семье? В ответе Роже слышался плохо сдерживаемый гнев:
– Может, все-таки лучше не вам, а жандармам взяться за это дело?
Будучи на голову выше мэра, он подошел к нему совсем близко, так что контраст стал еще более очевидным. Голос у господина Дэме был зычный, и господину Вейзеру приходилось прилагать немало усилий, чтобы не сдать позиции. Он опирался на свой авторитет и должность. Женщины отступили, мужчины подошли поближе. Столь неожиданная конфронтация навела кое-кого на мысль о безработице, которая так или иначе грозила всем. Было непонятно, кто разъярен больше: Дэме-отец или Дэме-рабочий.
Не обращая внимания на спор, затеянный господином Дэме с мэром Боваля, госпожа Керневель решила взять инициативу в свои руки. Она зашла в дом и позвонила.
Появления жандармов госпожа Куртен уже не смогла вынести. Она бросилась на улицу.
Соседи продолжали собираться, прохожие останавливались, информация передавалась из уст в уста. Те, кто не смог поместиться в саду Дэме, расположились на улице. Вся эта маленькая толпа перемещалась, переговаривалась, приглушенно перекликалась. Люди перешептывались, в гуле голосов преобладала серьезная озадаченная тональность.
Антуан не мог думать ни о чем, кроме жандармского пикапа. Он частенько проезжал по городу, жандармов знали в лицо, они с удовольствием заглядывали в кафе, подчеркнуто заказывали только безалкогольные напитки и всегда оплачивали свои заказы. Иногда они выступали посредниками во время стачек, при передаче официальных документов. Их появление всегда превращалось в событие, все спрашивали друг у друга, в чем причина. А если пикап останавливался не слишком далеко, с любопытством подходили поближе.
Антуан не разбирался в знаках отличия и решил, что их шеф очень молод. И ему почему-то стало спокойней. Трое жандармов протиснулись сквозь
Шеф задал несколько вопросов госпоже Дэме.
Напряженно прислушиваясь к ее ответам, он взял мать Реми за руку и заставил вернуться в дом.
Господин Дэме пошел за ними, напоследок обернувшись, чтобы бросить взгляд на мэра, который, в свою очередь, тоже пытался к ним присоединиться.
Потом все исчезли. Дверь захлопнулась.
Небольшая толпа распалась на группки по интересам: рабочие мануфактуры Вейзера, знакомые между собой соседи, родители школьников. Никто не проявил ни малейшего желания разойтись.
Антуан заметил, что атмосфера изменилась.
Появление сил охраны порядка вознесло мелкое обстоятельство в ранг настоящего события. Речь уже шла не об отдельном происшествии, но о чем-то, что касалось всего общества. Антуан это почувствовал. Голоса стали сдержаннее, вопросы – тревожнее; происходящее принимало в его глазах все более угрожающий характер, поскольку касалось его непосредственно.
Он поспешно закрыл окно: ему срочно требовалось вернуться в туалет. Антуан присел на унитаз и согнулся пополам. Ничего не получалось. В животе бурлило, его мучили жуткие спазмы. Он прижал руки к животу…
И тут он различил какой-то шум… Боль сразу прекратилась, он поднял голову. Антуан вспомнил оленя, которого однажды заметил в лесу. Тот замер и только медленно поворачивал голову, нюхая воздух и стараясь услышать то, чего не мог видеть. Он почувствовал присутствие Антуана и тут же превратился в затравленное животное, нервное и напряженное…
Антуан сразу догадался, что мать не одна. Снизу доносились какие-то голоса. Мужские. Он поднялся с горшка и, не успев застегнуть ремень джинсов, проскользнул к себе.
– Сейчас я за ним схожу, – говорила мать, поднимаясь по лестнице.
Антуан отскочил как можно дальше от двери. Следовало бы взять себя в руки, но он не успел.
– Там жандармы, – сказала она, входя. – Хотят поговорить с тобой.
В ее тоне не было никакого беспокойства. Антуану даже послышались нотки удовольствия: ее сын, а значит, и она сама стали объектом интереса властей, их мнение хотят знать, от них ждут ответа. Все это придает значимости.
– Поговорить со мной… о чем? – спросил Антуан.
– Ну… о Реми, разумеется!
Госпожу Куртен поразил вопрос Антуана. Но появление жандарма еще сильнее выбило их обоих из колеи.
– Вы позволите?..
Он вошел в комнату. Медленно, но уверенно.
Антуан не мог бы назвать его возраст, но в любом случае он был не так молод, как казался в саду. Жандарм дружелюбно взглянул на мальчика, быстро окинул взглядом комнату, подошел к Антуану и опустился перед ним на колени. У него были тщательно выбритые щеки, живые и проницательные глаза и довольно большие уши.