Три дня с миллиардером

Кейн Лея

Лопата новая, заточенная до состояния лезвия, но грунт, прошитый корнями деревьев, поддается с большим трудом. Я стараюсь не думать о предназначении ямы, в которую мы с Демидом постепенно углубляемся. С радостью меняюсь с ним инструментом, когда ему надоедает ковыряться чайной ложкой. И даже не отказываюсь от глотка холодного пива.

— Детство на огороде бабули пошло тебе на пользу.

Антон не был бы собой, если бы оставил мою копку без комментария.

Сдув упавшие на лицо волосы, я вытираю влажный лоб тыльной стороной

ладони и, еле дыша, спрашиваю:

— Может, поможешь?

— Я уже накопался. В свое время. Настало ваше. Тренируйтесь.

Странно, но с рассветом, встречающим меня, выползающую из ямы едва живой, мне становится абсолютно все равно, что в ней похоронят: старую елку, сундук с золотом или труп. Я просто сижу на куче сырой земли и устало выковыриваю грязь из-под ногтей. Пока зарычавшая в лесу машина не заставляет меня поднять лицо.

Все тело ноет. Мышцы горят огнем. В шее жуткая ломота. Рук поднять не могу. А Громов кивает мне на багажник подъехавшего джипа и, открыв его, демонстрирует завернутый в черный полиэтилен труп.

— Да ну нафиг? — протяжно вздыхаю я. Хочется разрыдаться. Упасть в готовую яму, и пусть присыпают землей. Только выбраться бы из этого непрекращающегося кошмара.

— Поднимай булки, Рина. — Громов выволакивает труп из багажника и бросает на землю тяжелым закостенелым манекеном.

— Антон, это уже не смешно, — произношу дрогнувшим голосом. — Я не могу… Это же… Преступление…

Антону мой ответ не нравится. Оставляет Демиду и Генриху право тащить тело дальше. Приближается ко мне, садится напротив и, глядя в глаза, твердит:

— Когда этот мудила приперся нас с тобой порешить, ты не умоляла меня не трогать его. Так что я оказываю ему незаслуженную честь похоронами. А следовало бы просто в реку бросить или забетонировать в фундамент на какой-нибудь стройке.

— Но почему ты меня в это втягиваешь? — Хлюпаю носом, не в силах больше сдерживаться.

— Задрало меня видеть в твоих глазах омерзение. Словно я червяк какой-то, — цедит сквозь зубы. — Я не святой, Рина. Никогда не скрывал этого. На моей совести два убийства. Это, — кивает на труп, полетевший в яму, — и еще одно. В восемнадцать чувака грохнул. Этот тебя мог застрелить, а тот — Льва Евгеньевича. Я за вас жопу драл. Взамен прошу лишь каплю благодарности.

— Ты заставил меня копать моги-и-илу… — реву я, грязными руками размазывая слезы по лицу.

— Стираю между нами границы. Заодно напоминаю тебе, что всегда может быть хуже. Не три глаза. Конъюнктивит будет.

Вздохнув, опускаю взгляд на кольцо.

Все началось с какой-то побрякушки, а теперь я помогаю бандитам закапывать труп. А что будет дальше? Громов вынудит меня убить кого-нибудь? Хватит! Тот день все равно настанет, как бы я ни оттягивала время.

Сняв кольцо, кладу его на грязную ладонь и, разглядывая, наконец признаюсь:

— Я обманула тебя.

— Что? — переспрашивает Громов.

Я встаю

с кучи и отхожу, чтобы не мешать Генриху и Демиду закончить дело. Антон следует за мной, напряженно ожидая ответа.

— Я выблевала твое кольцо в ту ночь, когда на нас напали в Москва-сити. Я промыла его, пока переодевалась в туалете, и в своей сумке перевезла в дом твоих родителей.

— Поэтому ты и обжималась с ней, как с секс-террористом, — хмыкает он, не особо тронутый моим признанием.

— Я боялась, что ты сразу убьешь меня! Я поэтому и про беременность вчера ляпнула. Потому что УЗИ бы показало, что кольца во мне нет. — Переведя взгляд на Генриха, виновато говорю: — Прости, что тебе пришлось… Клянусь, у меня даже в мыслях не было смеяться над тобой.

— Да я ничего не делал. — Пожимает он плечом, не отвлекаясь от закидывания земли в яму.

— То есть? — Снова смотрю на Антона с самодовольной ухмылкой.

— Я видел, как ты вытащила кольцо из своей блевотины. С самого начала знал, что ты дуришь меня. Но за тобой было забавно наблюдать и гадать, когда же признаешься.

— Ты еще хуже, чем я думала! — рявкаю со психу и, развернувшись, швыряю его поддельное кольцо подальше в лес.

Вокруг меня воцаряется мертвая тишина.

Генрих и Демид замирают с лопатами в руках. Их босс превращается в бледную статую.

— Ты че, дура, сделала?! — ревет он раненым зверем, глядя в пустоту, в которой растворилось маленькое украшение.

— Это не то кольцо, — отвечаю с облегчением. — Твое спрятано в вентиляции в ванной. Над унитазом. За сеткой.

Запустив пальцы в волосы, Антон закрывает глаза и рычит сквозь зубы.

— Что не так-то? — Развожу я руками.

— Это и есть то кольцо, — проговаривает Генрих. — Я нашел его в вентиляции, когда вы ужинали на заднем дворе.

Я звучно сглатываю, пискнув:

— Ой, мама…

Воздух в лесу становится тугим и тяжелым. Весь мир ждет реакции Антона Громова, которому теперь ничто не мешает прикончить меня. Могилку себе я уже выкопала.

Шмыгаю носом. Коленки дрожат. Чувствую себя провинившимся ребенком. Нашкодившей девочкой. Аж сердце трепыхается.

— Выкапывай! — первым нарушает безмолвие Генрих.

— Чво? — именно так переспрашивает у него Демид.

— Жмура выкапывай! — повторяет тот. — Отвезешь на полигон и проследишь, чтобы чисто сделали.

Бедный парень: застрелили, заморозили, закопали, выкопали. Мурашки по коже несутся от мысли, что и меня с такими же церемониями «хоронить» будут.

Сорвавшийся с места Антон подскакивает ко мне, задирает руки в желании придушить, но тормозит, когда я вжимаю голову в плечи и морщусь.

— Хр-р-р!!! — рычит он сквозь плотно стиснутые зубы. — Как тебя вообще земля носит, Рина?! Ты же сущее наказание! Ошибка, мать ее, природы!

— Тебя же как-то носит, — слетает с моего языка, и крепкая рука сжимает мой подбородок.