Три доллара и шесть нулей
Шрифт:
Странный стук на том конце провода слегка сбивал ритм разговора, однако вскоре Николай Иванович привык к нему, как к вбиванию свай у себя за окном.
– Без проблем, – согласился Пролет. – Я вижу, жизнь у вас вполне нормализовалась и вы ей за это благодарны?
– Жизнь нормализовалась, да только я не ей благодарен, а вам и вашим пяти тысячам. Видите, как мало порой нужно человеку, чтобы обрести себя в этих каменных джунглях. Так что я ваш должник до гробовой доски. Как теперь не согласиться с тем, что обмен подарками – традиция, приносящая удачу?.. Кстати, как там моя картинка поживает?
В
– Картинка?.. Ах, та...
Полетаев внезапно успокоился. Ему даже стало стыдно за то, что он, как забитый рэкетирами лавочник, позволил себе испугаться и унизиться до потовыделения. Неужели проблема встретить этого подполковника прямо на вокзале? Неужели проблема сделать так, чтобы этот навязчивый малый через полтора суток смотрел снизу, как трава растет?! Стыдно, Полетаев, стыдно... А всему виной эта чертова картина, о порядке и правилах превращения которой в упаковки денежных знаков Николай Иванович до сих пор не имел четкого представления.
– Не могли же вы спалить подарок, правда? – Тихий шорох подсказал Полетаеву, что Хорошев смеется.
А еще он подсказал окончательный ответ на вопрос, зачем его беспокоит Хорошев, что ему нужно на самом деле и что ему, Николаю Полетаеву, делать дальше.
– Зачем же мне палить память? – возразил Пролет, стирая со лба минуту назад появившуюся испарину. – Я ее на стену повесил, рядом с киотом. Слева от лампады.
– И правильно сделали. Ну, так как насчет послезавтра?
– Буду рад. Во сколько прибывает ваш автобус из Новосибирска? – Николай Иванович всеми силами пытался узнать час прибытия Хорошева на автовокзал, потому как самолет из Пулково не мог приземлиться в Тернове при всем желании. Местный аэродром – лишь посадочная площадка для вертолетов и «Ан-2», именуемых в простонародье «кукурузниками». – Вас встретят.
– Это было бы кстати, – обрадовался подполковник.
– Вот и замечательно. А я к вашему приезду приготовлю чудный стол. Помните тех замечательных креветок в нашу первую встречу?
Хозяин дома вдруг увидел перекошенное лицо Уса, который что-то махал рукой и показывал пальцем в трубку.
– А шашлычок помните?
– Как не помнить...
Короткая пауза, и Полетаев услышал странный вопрос. Его визави с каким-то вызовом в голосе справлялся, кто его будет встречать на вокзале. Те же салабоны или более серьезные люди. Николай Иванович отнес это за счет военной грубости и прямолинейности.
Между тем гримасничанье Уса достигло своего апогея. Он продолжал тыкать пальцем в трубку, заставляя босса хотя бы немного подумать головой и догадаться о приближающейся опасности...
«Нужно будет разобраться с этим неврастеником», – подумал Пролет.
– После того случая я провел реформу в своих незаконных вооруженных формированиях, – криво усмехнулся он, уже обдумывая, какие задачи по «приему» «высокого гостя» он отдаст Усу сразу по окончании разговора. – Сейчас у меня работают исключительно специалисты высшего класса, Валентин Матвеевич.
– Правда? – переспросил тот. – Сейчас посмотрим...
До Полетаева
Странно, но в этот момент Полетаев совершенно спокойно пожалел о том, что живет на большом расстоянии от города. Строят справа дом, и стук от вбиваемых свай раздолбил уже весь мозг. Однако когда этот дом еще построят? Нескоро...
А еще он подумал о том, что несказанно туп. Тот стук в трубке, к которому он быстро привык, как и к вбиванию свай у себя за окном, и был вбиванием свай у него под окном...
Страшный грохот разорвал все уличное пространство и ворвался в дом сквозь вбитые внутрь окна первого этажа. Точно такой же звук издавали американские гаубицы, стрелявшие по Багдаду, в выпусках мартовских новостей...
Часть вторая
Глава 1
Еще три часа назад Струге был если не счастлив, то вполне доволен судьбой. У него есть все, что нужно нормальному мужику: любящая, понимающая жена, работа, которой можно отдаваться без остатка, верный друг... У него даже собака есть! Пусть он слюнявый и надоедливый, вечно мешающийся и путающийся под ногами, но он его преданный пес! Его Рольф...
Три часа назад к этому благополучию добавился еще и отпуск. Это та июньская пора, когда чемпионат второй лиги по футболу вошел в стадию разгара и можно ходить на стадион и болеть за «Океан», думая лишь о том, как Кравченко будет проходить по своему правому краю, а не о том, как выстроить завтра процесс. Одним словом, было все...
А полчаса назад случилось нечто, что перечеркнуло все планы, откатив спокойствие судьи даже не на исходные позиции, а на рубеж риска. Критический рубеж, после которого один лишь шаг назад, то есть ошибка, превратит все вышеперечисленное в прах. Выходя из «Волги» Вадима у его дома, куда они приехали, чтобы обсудить ситуацию, Антон чувствовал, как тяжелеют ноги. За один утренний час он устал гораздо сильнее, чем за вчерашний день, полностью проведенный в суде.
Расположившись на широком диване напротив телевизора, они вяло, словно неохотно, раскупорили по бутылке «Сокола» и стали поедать глазами экран. А на экране шло веселье. Струге, Пащенко и Хорошев пили коньяк, ели вкусную севрюжью икру стоимостью сто долларов за килограмм и разговаривали о прожитых днях и своих планах. Вот сейчас, когда Валька наливает Вадиму хванчкару, он говорит: «Попробуй, оно настоящее, девяностого года разлива». А Пащенко отвечает: «А на вкус такое же, как две тысячи второго». Смех. Да, смешно...
Единственное звуковое сопровождение, которое присутствовало на экране, было пение молодого кастрата из ресторанного «оркестра» репертуара русских шансонье. Разговора троих мужиков за богато уставленными снедью столиками слышно не было, но Струге помнил каждое слово. Вот сейчас Хорошев спросит: «А как у тебя в личном плане, Антон?» «Гораздо лучше, чем я предполагал», – ответит Антон. И снова смех. Идиотский, совершенно неоправданный смех при несмешных обстоятельствах, который имеет место быть лишь при подобных бестолковых встречах бывших школьных друзей.