Три доллара и шесть нулей
Шрифт:
И все-таки его прорвало.
– Гена, ты не понимаешь, что происходит вокруг!.. Сиди и не дергайся, понял?! Мы за твоей спиной и контролируем каждый твой шаг!! Сейчас будет куча мала, при которой ты даже не будешь знать, в кого нужно стрелять! Сиди на этом чертовом стуле, понял?!!
Антон, почувствовав, как каменеют мышцы, поднес руку ко лбу...
Очередной рикошет, подсчитывать угол падения которого уже не было времени – на противоположной стороне улицы из-под белой «девятки» вырвался выхлоп белого дыма, обозначающий одновременно начало движения машины и
Двое коротко стриженных парней, мгновенно снявшись с «насеста», сунули правые руки за спину, туда, где, по всей видимости, находились главные аргументы их правоты, и стали быстро переходить дорогу.
Из-за угла дома, расположенного в тридцати метрах от белой «девятки», вывалилась группа людей в пятнистой форме и, держа перед собой оружие, как при штыковой атаке, бросилась к машине.
Гена Эйхель, сунув телефон в карман рубашки, выдернул из-под мышки тупорылый «макаров» и шагнул в сторону банка...
Двое на крыльце остановились, и по их движениям можно было понять – они все поняли. Они догадались, что это сумасшедшее движение вокруг них – не случайно, но посчитали его за броуновское. Мельтешение теней на площади в сто квадратных метров они не смогли определить как векторное. Суматоха, мгновенно возбудившая тревогу, и не более того...
И из них двоих умереть первым в этой ситуации должен был тот, кто решит задачу последним.
Судья и прокурор знали, что суматоха будет страшной. Возможно, будет стрельба и, вероятно, трупы. Но ни один из них не представлял, насколько далеки от истины и идеалистичны окажутся их мысли...
Едва группа спецов в масках и «сферах» приблизилась к машине Хорошева и, по давно выработанной привычке, стала приступать к ее захвату, как поднятое до самого верха окно мгновенно превратилось в прах. Короткие, но частые очереди, трескающие из автомата внутри машины, заставили пятерых спецов ФСБ повалиться на землю. Двое из них падали на горячий асфальт уже мертвыми...
Пригнувшись, словно пробегая под веревками с бельем, Полетаев и его спутник стали разбегаться в разные стороны. Антон краем глаза успел запечатлеть момент, когда Эйхель, следуя одному ему известной логике, метнулся не за Полетаевым, а за его собеседником.
Медлить дальше было нельзя, а выскакивать из «Волги» и попадать под шквальный огонь, который велся уже во всех направлениях, было глупо. После вступления в перестрелку Хорошева бойцы ФСБ перестали стесняться, и вскоре площадка перед банком «Империя» стала напоминать площадь «Минутку» в Грозном в январе девяносто шестого.
Одна из пуль, срикошетив от мраморной колонны крыльца, натужно завыла, прошила оба стекла «Волги», в четверти метра от головы Струге, и ушла гулять в сторону проспекта Ломоносова.
А Полетаев и Эйхель со своей жертвой тем временем разбегались в разные стороны.
– Дави на газ! – глухо крикнул Антон, заметив, как спина оперативника скрылась за углом дома. – Я знаю, у кого картина!
Хорошев рванул машину с места одновременно с Пащенко, но разъезжались они в разные
А «Волга», заскочив во дворы, стала повторять маршрут обоих беглецов – джинсового и преследующего его Эйхеля. Едва Вадим выскакивал, распугивая жителей, во двор, он тут же замечал спину опера, скрывающуюся за углом. Выворачивая за этот угол, он с досадой отмечал, что рубашка Генки отдает ему прощальный салют уже за углом дома следующего.
– Это может продолжаться до бесконечности! – взревел Пащенко.
В карманах судьи и прокурора уже давно разрывались трелями мобильные телефоны. И не нужно было даже задумываться о том, кто их пытается отвлечь от погони. Двое оставшихся в неудобном положении гостей из Москвы, захлебываясь от гнева, сейчас пытаются выйти на связь с одним из тех, с кем совсем недавно заключили сепаратный мир. И Полетаев, и Седой вышли из поля зрения рябого, в руках последнего осталось лишь несколько тел собственных сотрудников и куча стреляных гильз. Картина, убийца Маркина, Полетаев и судья с прокурором уходили из его рук, как рыба через дырявый невод. И теперь он хотел, чтобы его сориентировали.
Ориентировать рябого Струге не хотел. Негодяй из деликатного ведомства только что подставил его и Пащенко под пули, забыв сообщить о том, что на очередной встрече однокашников Седого будут брать. И теперь он, рябой, имеет то, что заработал по справедливости. Он забыл об одном простом постулате, истинность которого доказана веками. Тот, кто пытается смешать золото с дерьмом, позорит не золото, а себя. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Машина прокурора выскочила из-за очередного угла в тот момент, когда Эйхель и джинсовый, стоя друг напротив друга в пятнадцати метрах, целились из пистолетов...
– Черт!!
Это последнее, что успел сказать Пащенко перед выстрелом дуплетом...
Это было больше похоже на дуэль, в которой нет победителей. Пуля Эйхеля попала в пистолет джинсового, срикошетила и, превратившись в деформированный кусок железа, врезалась последнему в висок. От вида того, как из левой половины черепа человека в джинсовом костюме вылетает целая пригоршня мозгов и костей, заорал весь двор.
– Он срезал его! – победоносно завопил Пащенко, выскакивая из машины. – Ты видел?! Значит, Генка жив!
Это было лишь похоже на правду.
Генка был пока жив...
Антон и Вадим подбежали к нему в тот момент, когда под ним подломились ноги. Он упал сначала на колени, а потом – лицом в рассыпанный за перегородкой детской песочницы песок...
Решив оставить Вадима с раненым, судья бросился к джинсовому и стал ощупывать его карманы.
Когда он вернулся к песочнице, Эйхелю оставалось жить не более трех минут. Это Антону мог сказать любой врач.
– Печень, Вадим Андреевич...