Три доллара и шесть нулей
Шрифт:
Дождавшись, когда прокурор смешается с потоком машин, Струге усмехнулся и положил ему руку на плечо.
– Сложилась очень интересная ситуация. Хорошев ищет Полетаева, а Эйхель, который совсем недавно искал Хорошева, идет следом за Николаем Ивановичем. А нас, знающих всю правду, контролируют два столичных «федерала», которым мы, сгорая от желания остаться при работе и положительном реноме, вынуждены сливать дезинформацию.
– Интересно, куда движется эта сладкая парочка... – пробормотал Вадим.
– Ты о какой из мной перечисленных?
– О Полетаеве с Эйхелем. Мне вообще плохо представляется,
Антон в смущении потер щеки.
– Да, Пащенко... Вот это рикошет... Он всем рикошетам рикошет. Я сейчас завидую «убойникам» из ГУВД, «поднимающим» эту «мокруху». Вот у кого, наверное, голова не болит по поводу версий!.. Вон «Искра» и банк напротив. Видишь кого-нибудь, Вадим?
– Вижу.
– У кинотеатра?
– Нет. Около банка. – Рука прокурора на руле едва заметно дрогнула и сжала оплетку так, что побелели казанки.
– Вальку-паразита?
– Нет. Генку-паразита.
Глава 8
– Кого?!!
Струге хлопком руки опустил солнцезащитный козырек салона и отстранился от стекла так, чтобы было невозможно рассмотреть его лицо в темноте тонированного салона.
– Эйхеля, – спокойно ответил Пащенко.
Он всегда успокаивался по мере приближения развязки, позволяя эмоциям выплескиваться лишь тогда, когда события входят в коридор безопасности.
Рассмотрев стоящих неподалеку от оперативника двоих мужчин и узнав одного из них, судья понял, что примета сработала. Пащенко опять прав в том, что эта развязка близка. Это подтверждал Николай Иванович Полетаев, спокойно беседующий с каким-то джинсовым типом на крыльце финансового учреждения. Не узнать президента строительной компании Струге не мог – за те пять лет, к которым Антон Павлович приговорил мошенника, тот совершенно не изменился. Разве что лысина стала чуть более акцентирована, и теперь Полетаев не прячет ее за аккуратно вычесанными на середину головы выращенными до неприличия прядями висков.
Двое на крыльце повернулись к входным дверям лицом и стали подниматься по ступеням.
Да кто этот второй?!
– Черт, Антон!! У нас здесь встреча через две минуты! Что за кишмиш – винегрет?!! – в бессилии заговариваясь, яростно прошипел Пащенко. – Что делать-то?!
– Сидеть! – Струге водил головой от кинотеатра к банку, будучи уверенный в том, что в подобной ситуации ни в коем случае нельзя дергаться и совершать поступки, значение которых не сможешь объяснить ни сейчас, ни через пять минут, ни через год. – Сидеть и не высовываться! На пятаке площадью в сто квадратных метров собрались все, кто искал друг друга на протяжении двух недель! Неужели ты хочешь испортить такую встречу?
Прокурор вынул из кобуры, под пиджаком, пистолет и опустил его на колени.
Струге наблюдал за действиями Эйхеля.
А тот проследил, как обе совещающиеся
Антон перевел взгляд к кинотеатру. Он сделал это скорее машинально, чем стремясь рассмотреть ситуацию перед его входом. Сделать это все равно нельзя было – «Искра» располагалась в яме. Именно по этой причине рябой и выбрал это место. Дойдет до стрельбы на площадке перед неработающим рестораном – жертв не будет.
И тут Антон понял, что посмотрел он сюда не зря.
На перилах, ограждающих спуск к кинотеатру, сидели двое коротко стриженных парней и профессиональными взглядами смотрели на крыльцо. Цепкими, проникающими, словно рентген, взглядами. Один из них поднес к подбородку рукав льняной рубашки.
Простое движение человека, желающего вытереть неудачно сплюнутую слюну. И он вытер. Вытер абсолютно чистый подбородок, сказав пару слов в свой кулак.
Люди «федералов», контролирующих встречу Хорошева со старыми приятелями? Но почему тогда они сидят спиной к месту этой встречи и предметом их внимания является не «Искра», а банк?..
– Антон... Я вижу Хорошева.
Быстро просмотрев площадку перед кинотеатром и прилегающие к ней окрестности, Струге не обнаружил ни машины отставного подполковника, ни его самого.
– Не туда смотришь. – Пащенко постучал по панели пальцем, указывая направление.
Это то самое направление, за которым следит Эйхель, за которым следят они и к которому прикованы взгляды двоих парней на ограждении!
И все-таки Пащенко опять оказался прав. Хорошев сидел в белой «девятке», через дорогу от банка, в тридцати метрах от его входа. И он смотрел... на крыльцо.
Люди устроены так, что боятся всего, чего не понимают. Струге и Пащенко не понимали ничего.
Самым ужасным было то, что...
Антон Павлович попытался сформулировать в своей голове мысль. Она была настолько ужасна и настолько очевидна, что он боялся сформулировать ее в грамматически правильно построенное предложение. За него это сделал Пащенко. И сделал не мысленно, а вслух.
– Знаешь, что мне кажется самым ужасным в этой ситуации, Струге? То, что Хорошев нас прекрасно видит. Он видел Полетаева, знает, зачем он пошел в банк, и теперь видит нас. И теперь он понимает, зачем мы здесь. Я не знаю, когда выйдет Полетаев, но даже не берусь судить о том, что после этого произойдет...
Долго ждать старого друга Ореха не пришлось. Виктор Игнатьевич Орехов, управляющий банком, вышел навстречу старому подельнику с широко распахнутой улыбкой. Заметив рядом с ним незнакомого человека, сразу посерьезнел и пригласил обоих в кабинет.
Кабинетом управляющего в банках называется комната размером со спортзал, обвешанная по периметру художественными копиями великих мастеров и одной-двумя работами современных художников, стоимость чьих творений слегка зашкаливает за пару десятков тысяч долларов. В глубине кабинета, конечно, стол. На нем, конечно, фотографии жены, детей и собаки. Запечатлен и сам управляющий, в панаме, шортах и с метровым осетром в руках, добытым браконьерским способом.