Три дороги
Шрифт:
Она сбежала с лестницы, чтобы встретить его. Когда он подошел ближе и его осветила лампочка над крыльцом, она увидела марлевую повязку на его лице и забыла обо всем.
— Дорогой, что случилось? Где ты был?
— В полицейском участке.
— Но у тебя ушибы?
— Небольшие. Майлс мертв.
— Ты... — Она почувствовала, как помертвели ее губы.
— Я не убивал его, — спокойно сказал он. — Я пытался, но не стал этого делать. Его застрелили; он оказал сопротивление при аресте.
Она взяла было его под руку, чтобы помочь подняться по ступенькам, но он слегка отстранился, и ее рука повисла. Они вошли
Он включил торшер и сел напротив нее. Она остро чувствовала разделявшее их пространство и стоявшее за этим отчуждение.
— Отпечатки пальцев Майлса совпали с отпечатками на столике у Лоррейн, — произнес он. — Именно он был у нее.
Паула хотела что-то сказать, но в голове раздалось беззвучное бормотание: значит, все кончилось, этому конец. Мне не надо ничего ему объяснять, а Клифтер обещал, что ничего не скажет, если я ему не позволю. Ею опять овладела нерешительность и связала язык.
— Ты платила Майлсу, — продолжал он. — За что ты ему платила?
Значит, все-таки не конец. Ну что ж, она это заслужила. В конце концов, каждый получает по заслугам.
— Полиция знает об этом?
— Об этом знаю только я.
Она собрала все свое мужество и произнесла:
— Мне надо тебе что-то сообщить, Брет.
— Догадываюсь.
Он сидел, молча наблюдая за ней. Паула смотрела в его глаза и не могла определить, что они выражают. Взгляд был светлый, спокойный и твердый, не смягченный ни любовью, ни надеждой.
— Майлс шантажировал меня, — с трудом выговорила она. — Грозился обратиться в полицию. Когда я сообразила, что он не посмеет этого сделать, и прямо ему об этом сказала, он пригрозил, что все расскажет тебе, а я не могла этого допустить. Я регулярно, в течение многих месяцев, откупалась от него. А сегодня вечером убедилась, что это бесполезно. Надо было прекратить это. Я отправилась к нему и сказала, что для меня все кончено. Он пытался взять меня на испуг, я тоже ему угрожала. Он испугался. Это оказалось легче, чем я ожидала.
— Он, должно быть, боялся того, что натворил. Попытался как-то выкарабкаться, затеяв перестрелку с полицией. Но у тех был автомат.
— Ты был с ними?
— Я был у него в мотеле. Он попытался застрелить меня перед тем, как они прикончили его. И несмотря на это, я пожалел его, когда его убили.
— Он не стоит жалости.
— Но ты сделала все возможное, чтобы защитить его от меня.
— Я опасалась, что ты убьешь его.
— Тебе жаль, что он погиб?
— Я рада, что он мертв. Но еще больше радуюсь тому, что он погиб не от твоей руки.
— Я хотел прикончить его. Прицелился из пистолета в голову, но не смог спустить курок. Не понимаю почему. Возможно, считал, что не имею права убивать его. Я ведь не имел такого права, верно, Паула?
Она заметно вздрогнула, поняв смысл этого вопроса. Она опять посмотрела ему в лицо и на этот раз поняла выражение его глаз.
— Ты помнишь? — еле слышно прошептала она.
— Думаю, что имею довольно ясное представление.
Сцена, мелькнувшая где-то в его сознании, была слишком неопределенной и запутанной, чтобы дать основания для такого утверждения, произнесенного
Он знал, что сделал, но не помнил своего поступка. Он почерпнул свои знания из эмоций, которые все еще пробегали по его нервам и наполняли кровь ядом. Возмущенное самомнение, необузданный и страшный гнев, дикое и безнадежное желание уязвить самый источник безобразия, покончить при помощи насилия с невозможной ситуацией — все это привело к убийству.
Паула видела, как его взор обратился внутрь, стал невидящим, затуманившись от неясности происшедшего в пиковой ситуации его жизни. Казалось, он совершенно забыл о ее присутствии. Пауле стало страшно. Равнодушие было ее главным врагом. И она не знала, как с ним бороться. Любой разговор был лучше этого долгого слепого молчания. Даже тот разговор, который она хотела затеять. У нее появилась отчаянная надежда: если она сможет присоединиться к нему где-то там, взяться с ним за руки во тьме, то они могут вынырнуть вместе на другой стороне.
— Ты просил меня рассказать об этом, — напомнила она.
— Да? — Он отозвался отсутствующим голосом, как человек, который начинает просыпаться.
— Меня с тобой не было, когда ты застал Лоррейн.
— Знаю. Я помню.
— Лоррейн была жива, когда ты ее застал.
Было ужасно трудно произнести это. Она чувствовала, как капли пота накапливаются между грудей и скатываются вниз, оставляя холодный след. Это ужасно трудно, но какое ей до этого дело? Как она дошла до такой жизни? Ответить было легко. Она сама того захотела. Все, что она делала до сих пор, делала по своему желанию. Она знала, что это ее тайна.
Паула почувствовала головокружение и вместе с тем облегчение, когда он отобрал у нее эту тайну.
— Я знаю, что убил ее. Не надо подготавливать меня. Только не понимаю, что произошло потом. Ты должна была знать, что я убил ее.
— Да, — ответила она как будто не своим голосом, долетевшим из другого угла комнаты.
— Это знал и Майлс? Из-за этого ты откупалась от него?
— Да.
— Тебе не следовало попадать к нему в зависимость.
Чувство самообладания вернулось к ней откуда-то издалека, и одновременно восстановился голос.
— Я поступала так, как считала лучше. А потом было поздно что-либо менять. Мне надо было довести это дело до конца.
— Не понимаю почему. Объясни мне, что произошло? — Та часть лица, которую она видела, выражала твердость, и это поощрило ее продолжить рассказ.
— Меня там не было. Я приехала, когда ты позвонил. Я знала только то, что ты мне сообщил по телефону и что рассказал потом Майлс. Ты сказал мне, что находишься в страшной беде, что застал Лоррейн с мужчиной и убил ее. Когда я добралась до вашего дома, ты лежал без сознания в спальне. Тела Лоррейн на кровати не было.