Три Дюма (ЖЗЛ)

Моруа Андре

За 1820 и 1821 годы они вместе с Адольфом де Левеном набросали несколько пьес, одну из которых, водевиль в стихах «Страсбургский майор», сам Александр был склонен считать шедевром. Но вскоре Левен опять уехал, увезя с собой его душу, а Адель Дальвэн вышла замуж, разбив его сердце. Ему очень хотелось покинуть Вилле-Коттре и поехать вслед за Левеном в Париж. В воображении он уже представлял себе, как его венчают лаврами, осыпают золотом. А между тем приходилось за стол и жилье переписывать брачные контракты и составлять завещания для нотариуса в Крепиан-Валуа. Туда однажды и зашел его приятель Пайе и предложил ему съездить на два дня в столицу.

Но где взять деньги на дорогу? Молодого браконьера не остановили такие пустяковые препятствия. Он возьмет с собой ружье,

по дороге будет охотиться, дичь продаст — и добудет деньги на расходы. Так он и сделал. По прибытии в Париж у него остались четыре зайца, двенадцать куропаток и две перепелки: в обмен на это хозяин отеля «Великие августинцы» согласился приютить его на два дня. Сражение было выиграно. Оставалось только достать билеты в театр. На следующий день в Комеди-Франсэз давали «Суллу» с великим Тальма в главной роли. Дюма дал себе клятву попасть в театр и помчался к Адольфу Левену, который согласился повести его к Тальма. Они застали великого артиста в его уборной; Адольф сказал, что его друг — сын генерала Дюма. Тальма помнил красавца генерала и выписал контрамарку.

Тальма в то время безраздельно господствовал во Французском театре, где только он один мог еще заставить публику смотреть классическую трагедию, которая из-за своей внешней холодности стала малопопулярной в это бурное время. Традиции предписывали актерам крайний аристократизм в интонации и манерах. Тальма же старался в своей игре спуститься до уровня чувств простых смертных. Наполеон, просвещенный поклонник великих трагиков, как-то сказал ему: «Посмотрите на меня, я, без сомнения, самая трагическая личность нашего времени. И все же видели ли вы когда-нибудь, чтобы мы воздевали руки, вставали в заученные позы, принимали величественный вид? Слышали ли вы когда-нибудь, чтобы мы испускали крики? Конечно, нет, мы говорим естественно… Вот пример, над которым вам следует задуматься».

Тальма последовал совету и задумался. Он постарался освободиться из-под ига напевного стиха, выразить некоторые оттенки чувств пантомимой. В «Британнике», во время знаменитого объяснения с Агриппиной, Тальма, чтобы изобразить скуку, овладевшую Нероном, играл краем плаща и разглядывал узоры на нем. Невероятная для того времени смелость! В ролях классического репертуара он изображал характер, который можно было бы назвать романтическим. В его исполнении герои становились фатальными, сумрачными и вдохновенными. Здесь не обошлось без влияния «Рене» Шатобриана [23] . В то же время Тальма изучал историю и, отойдя от «универсального человека» классиков, придавал своим героям черты, присущие их национальности и эпохе. Он был постоянным посетителем музеев и библиотек. Короче говоря, он шел по тому пути, по которому затем пойдут Гюго, Виньи и Дюма. Чтобы угодить вкусам боготворившей его молодежи, он превращал трагедию в драму. Был ли он прав? Это уже другой вопрос. Но он хорошо чувствовал свое время, понимал его и льстил ему.

23

«Здесь не обошлось без влияния «Рене» Шатобриана» — В романе Шатобриана «Рене, или Следствия страстей» (1802 г.) изображен молодой француз Рене, разочарованный в жизни и обуреваемый мировой скорбью.

На следующий день Александр увидел Тальма на сцене и был потрясен простотой, мощью и поэтичностью его игры. Когда занавес упал под гром аплодисментов и крики «браво!», юный зритель не сразу очнулся, настолько он был восхищен и околдован. Адольф де Левен предложил провести его в уборную трагика. Дюма вошел туда с бьющимся сердцем, смущенный и красный как рак.

— Тальма, — сказал Левен, — мы пришли вас поблагодарить.

— А, — откликнулся Тальма, — значит, наш юный поэт доволен?.. Пусть он приходит завтра. Я играю в «Регуле».

— Увы, — вздохнул Дюма, — завтра мне придется уехать из Парижа. Я клерк у провинциального нотариуса.

— Ба, — сказал Тальма, — да сам Корнель был клерком у прокурора!.. Господа,

представляю вам будущего Корнеля!

Дюма побледнел.

— Прикоснитесь к моему лбу, — попросил он Тальма, — это принесет мне счастье.

— Да будет так! — сказал Тальма. — Нарекаю тебя поэтом во имя Шекспира, Корнеля и Шиллера. — Потом добавил: — Смотрите-ка, в этом мальчике есть энтузиазм. Из него должно выйти что-нибудь путное.

В мальчике и впрямь были энтузиазм и ненасытная жажда славы. «Не сомневайтесь, — сказал он Адольфу де Левену, — я вернусь в Париж, ручаюсь вам».

Возвратившись в отель, он застал там главного клерка Пайе, ходившего в Оперу слушать «Волшебную лампу». На двоих у них оставалось всего двенадцать франков. Они решили уехать из Парижа на рассвете. Но, пробегая в последний раз по улицам спящего города, Александр уверенно намечал места своих будущих триумфов.

Часть вторая

ЗАВОЕВАНИЕ ПАРИЖА

Он окинул этот гудевший улей алчным взглядом, как будто предвкушая его мед, и высокомерно произнес: «А теперь кто победит — я или ты?»

БАЛЬЗАК. «Отец Горио»

Глава первая

В КОТОРОЙ ДЮМА ОТКРЫВАЕТ ДЛЯ СЕБЯ ПАЛЕ-РОЯЛЬ, ШАРЛЯ НОДЬЕ И СТАНОВИТСЯ ОТЦОМ

Возвратившись в Вилле-Коттре, молодой Дюма, у которого от счастья и честолюбия закружилась голова, объявил матери, что принял решение перебраться в Париж. Лишь там найдется театр, достойный его таланта, театр, законодателем которого он наверняка станет в один прекрасный день. Но где достать деньги на первые расходы? Когда умерли ее родители, бедная генеральша Дюма была вынуждена реализовать наследство, чтобы вернуть долги. После расплаты с кредиторами у нее осталось всего-навсего двести пятьдесят три франка. Она была готова отдать сыну пятьдесят. Он тоже продал своего пса Пирама за сто франков. Но все это было ничтожно мало. На что жить в столице?

«Я обращусь к старым друзьям отца: к маршалу Виктору, герцогу Беллюнскому, он теперь военный министр, к генералу Себастьяни, к маршалу Журдану… Они подыщут мне место в одной из своих канцелярий с жалованьем в тысячу двести франков в год для начала. Потом я получу повышение, и, как только начну зарабатывать полторы тысячи франков, выпишу тебя в Париж».

Если Александр чего-нибудь сильно хотел, для него не существовало препятствий. Его мать, куда менее склонная к прожектерству, выдвинула ряд возражений. Как отнесутся эти военные, ставшие роялистами, и притом рьяными, как и все вновь обращенные, к сыну республиканского генерала? Александра это вовсе не беспокоило. На всякий случай он запасется письмом к генералу Фуа, депутату, лидеру оппозиции. Что же касается денег на проезд, то он выиграет их в бильярд у папаши Картье, который продает билеты на дилижанс. Так он и сделал.

И вот однажды в пять часов утра дилижанс высадил молодого Дюма у дома № 9 по улице Булуа, в самом центре Парижа. Ему исполнилось двадцать лет, у него не было никакого жизненного опыта, но зато уверенности в своих силах хоть отбавляй. Он отправился в гостиницу «Великие августинцы», где вспомнили историю с зайцами и куропатками. Проспал четыре часа, потом побежал к Адольфу де Левену, чтобы узнать у него адрес маршала Журдана, генерала Себастьяни и герцога Беллюнского. Левен, слегка ошарашенный, посмотрел в «Альманах двадцати пяти тысяч адресов», сообщил необходимые сведения и предсказал крах этой затеи. И он был прав. Хотя оба генерала и приняли Дюма, но один как будто усомнился в личности посетителя и счел его самозванцем, второй — указал ему на дверь. Что же до военного министра, то он просто не дал аудиенции. Теперь вся надежда была на оппозицию, другими словами — на генерала Фуа. Здесь Дюма ожидал совершенно иной прием.