Три Дюма (ЖЗЛ)
Шрифт:
Александр Дюма — нотариусу Жану-Батисту Моро: «Сударь, я прощу Вас оформить необходимые документы, позволяющие мне признать моим ребенка, зарегистрированного 27 июля 1824 года в мэрии на Итальянской площади под именем Александр.
Мать: мадам Лобэ [sic!]. Отец — неизвестен.
Я хочу провести усыновление так, чтобы об этом не узнала мать. Полагаю, что это возможно.
Мое полное имя: Александр Дюма Дави де ля Пайетри, Университетская улица, 25.
Дело это не терпит отлагательства: я боюсь, что у меня отнимут ребенка, к которому я очень привязан. Соблаговолите рассказать лицу, передавшему Вам это письмо, какие дальнейшие шаги надлежит предпринять. Я полагаю, что понадобится свидетельство о рождении; если так, его
АЛЕКС. ДЮМА».
Когда в мае 1831 года состоялась премьера «Антони», Мелани Вальдор — прообраз Адели д'Эрвэ, которая это знала, получила от автора билеты в ложу бенуара со следующей запиской: «Посылаю вам, мой друг, семь билетов. Не смог занести их лично, так как должен был присутствовать на одном важном государственном совещании. Я постараюсь зайти к вам в ложу. Ваш друг А. Д.».
Были все основания опасаться, что «Антони» лишь усугубит ярость покинутой женщины. Весь Париж сразу же узнал Адель д'Эрвэ, сходство было слишком очевидным: муж — офицер, единственная дочь, характерные детали туалета, любимые словечки. Мелани, публично скомпрометированная, обвиняла Дюма в том, что он «вывел ее в пьесе». «Вскоре, — жаловалась она, — и мой добродетельный отец и моя подрастающая дочь будут видеть в госпоже Вальдор лишь героиню «Антони». А когда оказалось, что роль Адели будет исполнять не мадемуазель Марс, а Мари Дорваль, Мелани и вовсе рассвирепела, увидев, что ее играет соперница. И еще одно усугубляющее обстоятельство: другая соперница, Белль Крельсамер, исполнила небольшую роль мадам де Кан под оскорбительным псевдонимом «мадемуазель Мелани», и весь театр говорил о маленькой Мари-Александрине, дочери актрисы и автора.
Когда пьеса была опубликована, госпожа Вальдор сочла, что ей нанесено новое оскорбление: вместо предисловия книге было предпослано в виде «посвящения, понятного лишь ей одной» стихотворение, написанное два года тому назад, в те времена, когда Дюма ее любил и ревновал к безобидному капитану Вальдору:
В минуты нежности, восторженной и зыбкой, Ты говорила мне, с трудом скрывая страх: «Скажи мне, почему горька твоя улыбка И слезы почему в глазах?» Знать хочешь, почему? Среди восторгов страсти Я мучусь ревностью, я позабыл о том, Что счастлив в этот миг: мне сердце рвет на части Мысль о грядущем и былом. И даже поцелуй приносит мне страданье: Пусть пылок он, но мне напомнил этот пыл, Что первые твои восторги и желанья Не я зажег и пробудил!Затем Мелани Вальдор смирилась. Пережив разочарование в любви, она не перестала заниматься литературой. У нее был салон: Дюма, прославленный автор «Антони», был бы незаменимым его украшением. «Вы придете, не правда ли? Будет Гюго. Мы проведем вечер в интимной болтовне. Вы доставите мне такую радость…» Она просила поддержать ее во мнении критики: «Мне очень важно, чтобы о моих стихах заговорили в обществе…» В соответствии с лучшими традициями она предлагала ему дружбу:
«Любовь, которой больше нет, превратилась в некий культ прошлого. Похвалы в ваш адрес снова возвращают мне вас. Тогда мне кажется, будто я снова завоевала вас и вы вновь стали моим. Ах, все, что в вас есть доброго и хорошего, связало наши души нерасторжимыми узами. Отныне я буду жить не для себя, и, если я буду знать, что вы счастливы, любимы и почитаемы, вы возродите меня к новой жизни. Прощайте, друг мой, брат мой, прощайте…»
Обе женщины, Мелани Первая и Мелани Вторая, продолжали еще некоторое время писать друг другу оскорбительные письма. Поэтесса обвиняла актрису в том, что она перехватывает ее письма к Дюма и пересылает их капитану Вальдору, чтобы повредить ей. Дюма добился возвращения
Последнее письмо Мелани Вальдор было столь же путаным, сколь бесконечно длинным.
«Александр, друг мой, несмотря на все твои недостатки, ты лучше большинства мужчин. Я сравниваю тебя с ними и больше не краснею при мысли о том, что любила тебя… Извинением тебе служит твой возраст и африканский темперамент: когда ты меня любил, ты был еще молод и чист душой; ты не готовил хладнокровно мое падение; ты не прибегал к хитростям и уловкам, чтобы погубить меня… Любовь твоя была безыскусна и чужда расчетливости…»
Она извинялась за то, что плохо приняла тайное посвящение к «Антони»: мнимый друг дал ей плохой совет.
«О, прости мне мои письма, прости все, что я писала сб «Антони» и о стихах. Все это было написано под его диктовку. Он хотел, чтобы я возвратила тебе «Антони» и книги Байрона. У меня на это недостало смелости… Теперь я понимаю, как жестоко я ошибалась, поверив тому, что было продиктовано его ненавистью к тебе. Он представлял мне все в ложном свете… Да, твои стихи были посвящением, понятным лишь нам одним. То, что он отбросил их с гневом и пренебрежением, не было еще достаточным основанием, чтобы и я вменила их тебе в вину. За эти строки, написанные тобой, я должна была быть тебе благодарна. Он отравил мне все!..
Расскажи мне о твоих драмах. Ты доволен ими? Надеюсь, что да. Суждение публики было для тебя очень благоприятным. Даже среди друзей Виктора все открыто отдавали предпочтение «Антони». Между тем в «Марион» есть поистине великолепные места, а IV акт просто прекрасен. О, работай, тебя ждет огромное будущее, большая слава! И будь счастлив! Пусть хоть один из нас по крайней мере возьмет от жизни все, что в ней есть лучшего…»
Белль Крельсамер, которая всегда была на страже, перехватила и это письмо. Доктора Валерана срочно отправили к Дюма с запиской: «Я прошу господина Дюма, когда он мне вернет мои четыре письма, — а после того, что он мне написал, я уверена, он мне в этом не откажет, — я прошу его ни в коей мере не считать себя со мной связанным и больше не интересоваться мной».
Дюма поймал ее на слове и стал открыто жить с Мелани Серре. Но он нередко встречал Мелани Первую у общих друзей. Видел он ее и в Арсенале, у Нодье, где она в «чудовищном красном платье» танцевала галоп со своим супругом. Пока играли в жмурки и жгуты, Дюма издалека разглядел ее как следует, нашел некрасивой и удивлялся тому, как он мог ее любить. И все же ей он был обязан «Антони»,
О горе, горе мне! Я всемогущим небом Заброшен в этот мир, где я для всех чужой…Он все еще продолжал писать такие стихи в духе Байрона, хотя под маской Антони этот добродушный бунтарь весело нес тройное бремя: жить на свете, быть мужчиной, да еще мужчиной, которого непрестанно атакуют женщины. Больше всего ему хотелось, чтобы между фуриями царило согласие. Мелани Вальдор вышла из игры, но Катрина Лабе и Белль Крельсамер, которая с тех пор, как стала жить по-супружески с отцом своей дочери, велела именовать себя мадам Дюма, беспрестанно ссорились из-за маленького Александра. Ребенок от этого страдал.
Иногда превосходный, но чувственный и легкомысленный человек может причинить много зла, сам того не желая и даже о том не подозревая. Дюма казалось вполне естественным то и дело менять любовниц, но при этом он искренне желал, чтобы брошенные им женщины были счастливы. Когда его непостоянство приводило их в отчаяние, он старался задобрить их подарками. Сын Катрины Лабе на всю жизнь запомнил день, когда отец, которому его плач мешал работать, схватил его и бросил со всего размаха на постель. Перепуганная мать устроила Дюма сцену. На следующий день Дюма вернулся с покаянным видом и принес в знак примирения дыню. И сколько еще таких искупительных дынь приходилось ему приносить за свою жизнь, хотя он был очень добр и никогда никого не хотел обидеть!